Лучшее видео студии Link Top vidio Link
Творчество юных Creativity of the young
Лучшие творческие работы молодежи.
адрес электронной почты: pushkinec-club@mail.ru
14 минут до старта авторская работаТекст песни таких не берут в космонавты
Один мой товаpищ любил пpыгнyть с вышки, И в воздyхе веpтелся, как волчок. Тепеpь он в больнице, замyчала отдышка — Hе тем yдаpился об водy, дypачок!Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Spaceman! Spaceman!
Дpyгой мой товаpищ, любитель pыбалки, Поймал большyю pыбy на кpючок. Тепеpь его возят на кpесле-каталке — Hе тем yдаpился об водy, дypачок.Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Spaceman! Spaceman!
Мой тpетий товаpищ, нy пpямо был геpоем — он знойнyю пyстыню пеpесек. И говоpят, дошел до Kаспийского моpя… Hе тем yдаpился об водy, дypачок!Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Spaceman! Spaceman!
Я — Земля, я своих пpовожаю питомцев, Долетайте до самого Cолнца, И домойТаких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Таких не беpyт в космонавты! Spaceman! Spaceman!
Видеоклипы студии «LINK» собравшие миллионы просмотров
Домик у реки
— Дед Устин! Подожди, не спускайся! — семнадцатилетний Коля, соседский парень, пытался докричаться глуховатому деду, который спускался по извилистой тропинке к реке. Мать остановила его: — Коля, не приставай к человеку, он любит сидеть у воды. Чего тебе от него понадобилось? — Мама, да к нему ведь дочь приехала, сам видел, как она во двор входила.
— Да почем ты знаешь, что это дочь? Вот странный парень! Они тут в деревне уж лет десять не были, а то, пожалуй, и побольше. — Мама, да точно она! На лицо сильно похожа на деда Устина, такая же носатая. — Ну ладно, сынок, — мать поверила, — может, и правда она. Спустись к реке, зазови деда домой, скажи: гости, мол, пожаловали, а кто — помалкивай, вдруг ты ошибся.
Придет — сам разберется. Николашка скорой ногой спустился к любимому месту деда Устина. Тот уже сидел на деревянном мостике и подкармливал рыбешек хлебными крошками. — Деда, гости у тебя! — Коля тронул старика за плечо. — Каки-таки гости? — обернулся Устин. — Дед Федор что ли? Вот кривоногому дома не сидится, опять будет в шашки уговаривать, а я их не люблю, Коль.
Все время проигрываю, вот и не люблю. — И дед подмигнул молодому соседу. — Не беспокойся, дед Устин, шашки тебе нынче не грозят. Дама у тебя в гостях. — Чего-о-о? — Правда, правда. Сам видел. Вся расфуфыренная… — Ну, раз расфуфыренная, надо идтить. Дед, кряхтя, поднялся и с трудом стал подниматься в гору — одышка мучила еще с фронта.
Дверь в хату была открыта. Впрочем, она никогда и не закрывалась — замков дед не признавал: «Чего у меня красть?». И правда, красть было нечего. В домишке из двух крошечных комнат кроме кровати, кухонного стола, пары колченогих стульев да ободранного комода, лет тридцать назад сработанного самим хозяином, ничего и не было. Только приемник, бубнивший день и ночь, создавал видимость «живого» жилья.
Нет, деньги у деда Устина водились, и немалые, он, как ветеран войны, получал хорошую пенсию, но долго не задерживались. Дед одевал свой «парадный» костюм с чиненными-перечиненными локтями и коленями и направлялся «на пошту». Там почтальонки быстренько рассылали деньги по трем адресам, где проживали три дочери деда: Наталья сорока двух лет, Татьяна — сорока пяти и Любава — пятидесятилетняя, старшенькая. — Дочерям нужнее, — пояснял старик, — мне уж зачем?
Сыт, одет-обут, дом, огород — все при мне. Им нужнее… И он уходил, провожаемый жалостливыми взглядами почтовых работниц, шаркая изношенными кирзовыми сапогами и унося в кармане ровно столько денег, чтобы хватило не умереть с голоду. Правда у него была своя картошка, сажал совсем немного, морковка да лук, на большее сил у деда не хватало.
И огород стоял, буйно заросший травой. Помощь соседей он гордо отвергал: «Что я — калека что ли?». И даже когда поспевала морковь, угощал ею соседских ребятишек, отряхнув от земли и прополоскав в бочке, а потом в ведерке с речной водой. — Спасибо, деда! — кричали пацаны и уносились босиком по пыльной тропинке, хрустя свежей морковкой.
— Вот, молодцы! Вот это дело — витамины, — улыбался дед, довольный собой. Он никогда не видел своих внуков, только знал что у него их семеро, дочери не были в гостях с того времени, как поочередно уехали из села. Но старик не обижался: «Некогда, поди, им — и работа, и дом, и детки — какие тут гости». Уведомления о получении денег он хранил в комоде. За эти годы их столько накопилось, что уже и класть было некуда. Еще, завернутые в тряпицу, хранились пять открыток, которые по первости присылали дочери. Лежали они на божничке, рядом с иконами.
Видимо, для деда эти пожелтевшие, искрошившиеся по краям, с выцветшими чернилами открытки представляли большую ценность. И вот он шел, разводя руки и бормоча себе под нос: — Какая-то дама опять! Поди, снова уговаривать в школе выступить или еще где… Да я бы пошел… Да, пошел бы, самому интересно про войну людям рассказать, но в таком костюме… М-да, и что это за дама? С улицы, залитой ярким солнечным светом, в хате казалось совсем темно. Был виден только силуэт женщины. — Ктой-то к нам пожаловал? Говорят — дама?
— Папка, ты что, не узнал меня? И полные теплые губы чмокнули его в щеку. — Татьяна что ли? Не вижу со свету. — Люба, Любаня, любимица, — дочь обняла отца. — Помнишь, Танька с Натальей сердились, когда ты меня так называл? — Любушка-голубушка моя, доченька… — по щекам старика текли соленые струи, и он не стыдился, а только вытирал их тыльной стороной ладони, — ведь тридцать лет не виделись, а? Сердце мое иссохло без вас, дочурочки.
— И дед Устин боязливо гладил по плечу свою любимицу, стыдясь своих потрескавшихся старческих ладоней и боясь помять такое гладкое и красивое платье. — Да ладно, пап, давай присядем, отдохнем. — Сейчас, доченька, — он включил лампочку и только сейчас разглядел, как же пополнела, похорошела его Любушка, ей и сорок-то не дашь, не то что пятьдесят.
А нарядная! И впрямь — дама. — Доча, я сейчас картошек нажарю, да грибов у меня есть немного, прошлый засол еще — вку-у-сные! Ты любила раньше. Любава постелила новую скатерть на колченогий стол. — Не суетись, пап! — И она стала выкладывать из сумки такие деликатесы, что отцу и во сне-то не снились. А потом они пили чай и беседовали. Она рассказала о своем муже, детях и даже о полугодовалом внуке. Показала фотографии. Дед только цокал языком да покачивал головой — он был счастлив.
— А с Татьяной-то видитесь? Она ведь теперь с тобой в одном городе живет. Деньги-то мои доходят? — Вижусь, конечно. Перед отъездом была. Сашка, сын ее, меня рассмешил, говорит: «Дед на туалетную бумагу, что ли присылает?». Мы так смеялись! А чего ты нахмурился, чего с него взять — безтолковый еще, всего семнадцать ему. Живут они зажиточно, две иномарки у них, вот, вроде, твои деньги для них словно капля в море. Да мы все трое не бедные, хорошо в жизни устроились.
А ты, пап, как нищий живешь, правду соседка писала. Вроде и чисто дома, но так скудно — просто нищета, иначе и не скажешь. Ладно, папуля, пока магазин открыт, пойду, тебе новую одежонку куплю да туфли или ботинки, а ты приляжь, отдохни. Да не маши руками, мне для дела надо. Отдохнуть Устину не пришлось: перевозбужденный нежданной встречей с дочерью, он шагал и шагал из угла в угол, изредка присаживаясь на табурет, чтобы выглянуть в окно — не идет ли Любава. Но вот его любимица вышла из-за раскидистого вяза и направилась к домику отца.
В руках у нее было два пакета. Но сразу она распаковывать их не стала. — Папа, давай поговорим. — Давай, доча. Об чем? — Помнишь, я в прошлом году тебя на переговоры вызывала? Просила подписать кое-какие бумаги. К тебе приезжал мужчина по моему поручению? — Ну, приезжал. А что ты так нервничаешь? — С чего ты взял — я в порядке. Ну, бумаги ты подписал.
Не жалеешь? — Да я и не знаю, чего подписывал, но раз ты просила, значит, надо. — Папа, очень, очень надо! Нам с Виктором деньги нужны. Объяснять долго, но мы кое-что спланировали еще с прошлого года. Хочу твой домик с участком продать. Дом-то больше на сарай похож, а вот участок классный. Один человечек мечтает на этом участке особняк построить.
Вроде туристической базы для тех, кому надоело за границу ездить. Планы у него большие. — Стой, стой! Какой особняк? А как же я? Ты же говоришь, домик сносить собралась. — Да не я собралась. Я этот участок уже продала, если честно сказать. Ты же мне дарственную подписал? Пап, чего ты расстроился? Не оставлю я тебя, на улицу не выкину. Да не бледней ты, давай-ка лучше я чайку тебе налью. Вот смотри, какой зефир в шоколаде — во рту тает.
Ты такой, поди, и не пробовал. Да не маши рукой, ты попробуй… — Люба, а как же… Дом-то родительский? Вы выросли здесь… Мать здесь померла… А, Любаня? — Ну родительский, ну померла — и что? Молиться на эту развалину?! — в голосе дочери появился металл, а лицо стало неприятно раздраженным. — Дом продан, назад сделку не вернуть, потому что мы деньги уже вложили в дело. Это ты понимаешь? — Это я понимаю… — губы старика дрожали.
— А как же я? — Папа, я оформила тебя в такой пансионат — загляденье! «Здоровье и сила» — знаешь такой? — Знаю. У нас его по-другому зовут, еще прибавляют: «Старикам могила». — Папа, я хотела по-хорошему, думала, ты будешь рад. Вот и костюм тебе купила, и новую рубашку. Ботинки хорошие. Даже носки новые. Не ехать же в пансионат в твоем рванье.
Завтра с утра поедем. Примерь. — Да, да, доченька, я примерю. И правда, все новое, — старик дрожащими руками распаковывал пакеты. — Я и не нашивал такого. Всю жизнь мечтал одеться во все новое. Но не получалось. Накоплю на пиджак — брюки превратятся в лохмотья. Накоплю на брюки — у ботинок подошва отвалится. Смеялись надо мной на работе. Знаешь, как меня звали на работе? Плюшкин! Несправедливо… Я ведь скупым никогда не был.
Просто надо было, чтоб мои доченьки не хуже других были одеты. Любил я вас… — Устин помолчал. — Очень любил. И жалел — без мамки росли. Не женился из-за вас, боялся, не полюбите мачеху. А хорошие женщины попадались… Ладно, ты иди, иди, доча. К соседке вон сходи, а я обновки примерю. Когда через час дочь вернулась, отец нарядный, прямо в ботинках, вытянувшись, лежал на кровати. Левая рука его крепко держала старые открытки.
Только одна выскользнула и упала возле кровати на вязаный коврик. Текст уже невозможно было прочитать, настолько выцвели чернила. Его знал только отец: «Дорогой папочка, поздравляю тебя с днем рождения. У меня все хорошо, учусь на пятерки. Только денег не хватает. Ты присылай побольше. Вам с Наташкой много ли надо в деревне? Твоя дочь Люба».
Он знал когда-то этот текст… Теперь никто не прочтет эти открытки, потому что их хозяин лежит мертвым в новом нарядном костюме, белой рубашке в полоску, новых начищенных ботинках и даже новых носках.
Зинаида Санникова