О любви немало песен сложено
Странная женщина
Желтых огней горсть, в ночь кем-то брошена,
Я твой ночной гость, гость твой непрошеный.
Что ж так грустит твой взгляд, в голосе трещина,
Про тебя говорят, странная женщина.
Странная женщина, странная,
Схожая с птицею раненой.
Грустная крылья сложившая,
Радость полета забывшая.
Кем для тебя в жизни стану я,
Кем для тебя в жизни стану я,
Странная женщина, странная.
Я не прошу простить,
Ты промолчишь в ответ.
Я не хочу гостить и уходить в рассвет,
В грустных глазах ловлю редкие радости,
Я так давно люблю все твои странности.
Странная женщина, странная,
Схожая с птицею раненой.
Грустная крылья сложившая,
Радость полета забывшая.
Кем для тебя в жизни стану я,
Кем для тебя в жизни стану я,
Странная женщина, странная.
Странная женщина, странная,
Схожая с птицею раненой.
Грустная крылья сложившая,
Радость полета забывшая.
Кем для тебя в жизни стану я,
Кем для тебя в жизни стану я,
Странная женщина, странная.
Твори добро
Руки твои сильные, ты защити слабого,
Мысли твои верные, ты научи глупого.
Глаза твои, твоя душа добрая и чистая,
Дари ее тому, кому больно одному.
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо,
Услышавшего тебя рядом.
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо,
Услышавшего тебя рядом.
Я долечу до неба, я накричусь досыта,
Я расскажу все тайны дня, досветла.
Я долечу до неба, я накричусь досыта,
Я расскажу все тайны дня, досветла.
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо,
Услышавшего тебя рядом.
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо,
Услышавшего тебя рядом.
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо,
Услышавшего тебя рядом.
Соловьиный рай
Все в деревне знали – баба Шура не любит долго сидеть дома одна. Зимой она ходила к соседкам на посиделки или зазывала их к себе. Летом же, управившись в избе, целыми днями пропадала на огороде. А вечером – выходила на лавочку, где вскоре к ней присоединялись такие же старухи.
И начинались длинные беседы. Сидели обычно подолгу, хотя разговоры всегда крутились около одного и того же. Сетовали на болячки, на недостатки нынешней жизни, ругали правительство и добрым словом вспоминали прежнюю, в которой они были молоды, жизнь. А если вдруг кто-то спохватывался уходить, баба Шура всегда уговаривала: «Да посиди еще. Все дела не переделаешь».
Любила она эти тихие вечерние посиделки. Но знают в деревне и другое – в последние годы, как только начинает на дворе буйствовать май и по вечерам сходят с ума соловьи – никакая сила не может вытащить бабу Шуру из хаты. Пересиживает она эти вечера дома у телевизора (хотя обычно его не жалует). Сколько раз подступали к ней соседи:
«Что не выходишь? На улице-то – рай». А она улыбнется грустно да и вымолвит странное: «Соловьев боюсь». …В далеком 40-м смугленькой, тоненькой, как тростиночка, Шурочке было 17. А ему – 22. И начиналась их любовь под майский соловьиный пересвист.
Все первые робкие свидания за околицей заливали чудные трели. И запах, запах стоял тогда какой-то необыкновенный – то ли так причудливо переплетались ароматы цветущей черемухи и сирени, а то ли… Может быть, у счастья тоже есть запах. К осени они с Петром сыграли свадьбу. А зимой молодого мужа послали на водительские курсы.
С каким нетерпением ждала Шура весны и встречи. Сколько радости и счастья виделось впереди! И ожидания не обманули – та весна и начало лета были самыми счастливыми в их жизни. А потом началась война. На фронт Петра забрали почти сразу же. Вскоре Шура получила первое письмо: жив-здоров, жди. И натянулась в ее душе пружина – от письма до письма.
Получит весточку, пружина отпустит: жив. И тут же – а что теперь? Может, зря радуюсь. И так до нового письма. А в письмах его – одни довоенные воспоминания: то как в кино в городе ходили, то как на сенокосе их дождь замочил. А еще соловьев часто вспоминал. И в конце обязательно – жди, все у нас с тобой еще будет. …Похоронку принесли тоже весной.
Но как ни нестерпимо и тяжело было тогда ее горе, пружина в душе не порвалась. Она как бы натянулась еще сильнее и уже не ослаблялась письмами. А ждать – все равно ждала. Смириться с тем, что больше уже никогда не увидит дорогого и любимого лица Шура не могла. «В жизни все бывает», – твердила и себе, и людям. Не смирилась и в 60-м, когда съездила на братскую могилу в далекий город Смоленск и увидела на обелиске родную фамилию.
И плакала, и рыдала там, а все же до самого донышка так и не поверила. На прощание местная женщина, помогавшая ей в поиске, сказала: «За могилу не переживайте, она всегда ухожена будет. Цветов много и место красивое. А весной здесь чу́дно соловьи поют!» Шли годы. Шура жила одна. Тоску и одиночество одолевала работой – дома, на поле, на ферме.
И если иногда и возникали у нее мысли, что надо как-то устраивать свою судьбу (а шансы на это были), то каждый год, как только наступало время соловьев, одновременно просыпалась надежда: а вдруг? Мало ли что может быть? Вон и в газете случай описывали… Как не хотелось верить в то, что в весеннем соловьином раю могут быть такие страшные разлуки!
Казалось, что именно в это время случится чудо… Так и жила – от весны до весны. Жила, работала, старела… Сейчас баба Шура не любит весну. Май навевает на нее, казалось бы давно ушедшую нестерпимую тоску. Поют соловьи, шепчутся около дома сирень с черемухой. Только напрасно теперь все это. Жизнь близится к закату. Не случилось, не суждено, не сбылось. Будь проклята война!
Автор : Еремеева Светлана