Малиновый мой край

Печь почти остыла. Вера Петровна спиной прижалась к ней. Все – таки теплее, чем в остальной избе. Теперь надо передохнуть, путь от кровати отнял силы. За окном мороз крепчает, даже снегирей у кормушки не видно. Хорошо, третьего дня хоть по полешечке, но наносила дров в избу. Сегодня не хватило б сил одеться и пойти за ними в сени, тем более во двор. И газеты, и спички, и щепки для растопки тут лежат.

С осени все запасено. Дочь и зять приезжали, наготовили. Вот уж спасибо. Ничего не болело, но слабость великая и одышка сковывали движения. Пока растопила – опять одышка. А когда пламя уверенно загудело, заплакала: »Слава богу, растопила». Теперь вся надежда, решила она, захочется ли поесть. А пока, конечно, не хотелось. Но Тимку надо покормить. Кот сидел около своей миски и смотрел на хозяйку.

— Невесело тебе, милый, с такой хозяйкой. Посидела на табуретке посреди кухоньки, отдышалась, дотянулась рукой до столика, достала накрытую миску с остатками холодной каши. Также, не вставая, дотянулась до чайника на печи, еще не успевшего как следует нагреться, плеснула воды в миску, размешала кашу. Теперь это надо перелить в миску на полу.

Побоялась, что опять начнется одышка. Подумала, осторожно наклонилась и поставила свою миску на пол для Тимки. Опять посидела не шелохнувшись. Казалось, сердце стучит из последних сил. Тихонечко пододвинулась с табуреткой к печи, открыла дверку и засунула несколько поленьев. Чуть прикрыла поддувало. Теперь долго будет гореть. Тепло начало растекаться от печи по избе. — Скоро согреюсь. Доплелась до вешалки у дверей, сняла ватник, старенькое пальто и волоком дотянула до широкой лавки у печи.

Медленно –медленно застелила, устроила себе лежанку. Передохнула. Опять встала, пошла в комнату за подушкой. Заодно взяла и коробку с лекарствами.

— Положу еще таблетку под язык. Дошла до лавки, положила подушку, под нее коробку с лекарствами и кое- как разместилась. Хорошо. Тепло. И сердце меньше чувствуется. Тимка у пустой миски облизывается. Наелся. Потом запрыгнул на лавку, устроился у ног хозяйки и замурлыкал. — Ах, часы забыла завести. Ладно. Потом. Будем с Тимкой слушать пламя в печи, думать. Не прозевать бы, потом еще дров подложить. Думалось о разном. Мысли неспешные, как облака, не из чего появлялись и уплывали куда – то.

— Хоть бы у Люськи моей старость была счастливей, чем у меня, С Виктором живут, кажется, дружно и заботятся друг о друге. Жизнь нелегкая? Копейки считают? Да у кого она легкая сейчас? Только у наворовавших, у ограбивших свой народ… Тьфу, меньше всего хочется думать сейчас об этих негодяях. Вздохнула. Хотелось повернуться, но побоялась, что опять застучит в груди. — Да, о дочке… Вспомнилось, как уже в начале зимы приехала Люся с Виктором и Поленькой.

Летом Поленьке здесь в деревне было радостно и вольготно. А в этот раз уже снег кое – где лежал, было холодно, безлюдно, пусто. Внучка скучала, ко всему была равнодушна. Люся в который раз настаивала: «Мам, поехали к нам до весны, все – таки город, врачи. Ну как ты одна здесь со своим сердцем?» Перезимую ли одна?» Глянула на зятя.

Он кивал головой в знак согласия. Ей показалось, что нехотя. И она твердо сказала. что остается дома, будет их ждать. До весны, если не смогут выбраться зимой. Разве хотелось ей стеснять их в крошечной двухкомнатной хрущевке? Так тому и быть. Виктор наносил в сени до потолка дров, наколол кучу щепок для растопки, проверил работу телевизора и вообще был радостный и общительный. Вера Петровна его понимала.

Прислушалась к себе : обиды на душе не было. Даже похвалила себя: «Молодец. Насильно мил не будешь». И милая внучка Поленька, всегда ласковая, льнувшая к бабушке, уезжала с радостью из этой скучной деревни. Вера Петровна держалась изо всех сил, только бы не разволноваться, только бы сердце не расходилось. А сейчас вспоминала и вздыхала. О дочери она думала всегда, мысленно, порою вслух разговаривала с нею.

Ну а если тоска подступала к самому сердцу, хватала невыносимо крепко, она сумела для себя выделить три правила: 1. Перетерпи. Пройдет 2- 3 часа и улетучится тоска. 2. Все равно надо жить. И это главное. 3. Вспомни о тех, кому хуже.

Вспомни, сколько калек , инвалидов живет на белом свете. Вспомни о тех, у кого и крыши – то своей нет. О тех, у кого в целом свете нет ни одной родной души. А у тебя есть Люська, Поленька. Вера Петровна поднялась, посидела, прошла на кухню, налила свежей воды в чайник и поставила на плиту. Потом не торопясь натолкала поленьев в печь. Почти сразу же весело заполыхало. Хорошую печь сложил знаменитый когда – то печник Федор.

Выпить любил, но золотые руки были.. На все села в округе был нарасхват. Когда это было? В той жизни. В той, когда село кипело жизнью, звенели ребячьи голоса. Когда школа, клуб, библиотека, контора, почта, магазин были полны людей. Сейчас ни школы, ни людей, ничего. — Сидят пять кур, таких, как я, по своим избам в разных концах села, а меж нами заколоченные избы. О чем бы о радостном? Вера Петровна потомственный учитель.

Ее родители тоже были педагогами, только в городе. А она как попала по распределению после института, да так и осталась здесь в сибирском селе. Вышла замуж за агронома, завидного тогда жениха. С Андреем жили дружно, душа в душу. Пришло время, и справили серебряную свадьбу. А еще через два года Андрей неожиданно умер. Тромб.

Какой – то тромб все разрушил. Дочь, работа помогли не сойти с ума. Но именно тогда она надорвала свое сердце. От горя. Так она думала. Но «время лечит». Острота горя сгладилась, но сердце все чаще давало сбои. — Дожить бы до весны, сходить к нему на могилку, поговорить. …Доведется ли побывать на могиле мамы, отца? Подумалось о Лидии. Как — то она там со своими ногами? С Лидией Алексеевной они дружили семьями с давних пор.

Замечательные времена были. А вот теперь обе пенсионерки, вдовы. И сходить друг к другу целое путешествие. Лида до самой пенсии работала библиотекарем. Теплая, уютная сельская библиотека. А вот поди ж ты, отчего – то распухшие колени, ноги плохо слушаются. Сын у нее заботливый, часто приезжает, привозит продукты, газеты, журналы. Иногда она соглашалась с недельку погостить у сына с невесткой, если не было больших морозов.

Боялась заморозить в подполе картошку. А за курами соглашался присмотреть старый тракторист, живший с женой через три дома. Третьего дня был сильный снегопад. Сейчас, наверное, и не пройти вдоль длинной улицы. Видно, поэтому Лида и придти не может. — Думы, думы. Телевизор не хочется включать. Потом посмотрю новости.

К чему не коснешься, в душе лишь горечь. Каково было старой учительнице слушать и читать о том, что развращение молодежи, подростков по телевидению, в журналах — это лишь свобода слова и соблюдение прав человека. А бездомные дети? А криминал везде и во всем? А рыночная экономика, против которой народ?

А разоренные, брошенные деревни и села, основа основ любого государства? А разве когда – нибудь народ простит, согласится с тем, чтобы недра, леса, энергетические станции и крупнейшие предприятия были собственностью хапуг, жуликов, а не государства? Думы, думы… Молодежь мечтает о счастье. Но «для полного счастья необходимо иметь еще и славное отечество». Этим словам 2,5 тысячи лет.

Было славное Отечество, да сплыло. Дай – то, бог, не навсегда. Сидела, думала. — Откуда появилось столько безнравственных юристов, журналистов, чиновников, врачей? Как они прежде выглядели? А хуже чиновников только бандиты. С чего — то вспомнились передачи о Сербии под бомбами, униженной, и плакаты на ее улицах:

«Россия, помоги!» Помогли? Все это старая учительница без слез не может вспоминать. -Ах, не надо сейчас об этом. Никому мое мнение не интересно. Темнеет. Надо хоть чайку попить. Есть печенье, сгущенка, мед. Вместо чая заварила душицу. Как вкусно. И неожиданно появилось чувство, похожее на аппетит. Улыбнулась. «Аппетит приходит во время еды». Верно. Пока в печи не прогорело, вымыла пяток картофелин и поставила вариться прямо в «мундире». Захотелось такой картошки с солью, с растительным маслом.

— Поужинаю, почитаю. Не забыть таблетку. И вьюшку не забыть бы чуть прикрыть. Спать буду полулежа. После ужина Вера Петровна около лежанки пристроила старенькую настольную лампу, рядом положила томик Н. Гоголя, рассказы А.Чехова и «12 стульев». Свой досуг зимой она проводила за книгой или за «художеством».

Так называла свое увлечение аппликацией. Вещи получались удивительно красивые. Это и цветы, и пейзажи, и натюрморты. Работала медленно, тщательно, со вкусом и удовольствием. Люся и коллеги от ее работ были в восторге. И сейчас на швейной машинке лежала начатая работа. Но подводило сердце. Летом по мере сил возилась в огороде, где особняком была ее любимая полянка с цветами. Ах, если б позволяло здоровье, она уж развернулась бы на огороде.

Прошли те времена. А ведь еще и не старуха, до семидесяти дожить надо. Осторожно вздохнув, она пошевелила плечами, ногами — инстинктивно чувствовала, что нельзя долго быть в неподвижности. В который раз за последние дни вспомнились слова Б. Шоу: «Жизнь для меня не просто короткая свечка. Это нечто вроде великолепного светильника, который мне довелось подержать некоторое время». Улыбнулась, вспомнив рассуждения одного из французских мыслителей:

«Если бы я мог еще верить в счастье, я бы искал его в монотонности житейск их привычек». Монотонность житейских привычек – понятие, отвратительное для молодого, цветущего возраста, но отрадное для пожилого возраста, когда болезни еще где – то на подходе. Именно с годами, уже давно уйдя на пенсию, Вера Петровна с удовольствием жила в размеренно – свободном ритме. Беспокоило и выбивало из колеи лишь нездоровье.

— Ах, как хорошо, печь почти горячая, и сердце не чувствуется. Она поднялась, помешала кочергой в печи, прикрыла поддувало, вьюшку, налила кипяток в термос. Теперь мороз не страшен. Тимка сидел на пороге, ждал, когда она приоткроет ему дверь и выпустит на улицу. Выпустила. Теперь надо подождать, пока зацарапается в дверь обратно.

-Все — таки, как одиноко. Пустое село. Даже не общение сейчас важно. Важнее сознавать, что в домах есть люди, односельчане. Малиновка, не одно столетие служившее людям, брошена. А ведь здесь для сельчан были хлеб, работа, дом и, главное, родина. Все потеряно. Нашли ли они в городе приют, благополучие? Город ведь чаще всего неприветлив и даже враждебен. Она взяла в руки книгу, произвольно открыла, вглядывалась в страницу, а думала все о своем.

Перед глазами проплывали отрадные картины прошлого Малиновки. В каждом доме был достаток. Нищих не было. Жили, растили детей, у всех и каждого была работа. А милая Малиновка? Красота и приволье. Рядом, вдоль села, чистейшая речка. Тоже Малиновка. По одну сторону бесконечные колхозные поля, по другую – бесконечная тайга. И богатейшие малинники и кедровники. Милая, преданная жителями, Малиновка.

— Хватит, Вера. Почитай и надо спать, — приказала себе Вера Петровна. А за окном была неправдоподобная, какая – то космическая тишина. — Завтра суббота. Были бы силы, истопила баню. Ночью просыпалась, думала о дочери, глотала таблетки, опять засыпала. А утром чуткий слух уловил дальний говор.

Кто ж это? Меньше всего ожидала, что завернут к ее дому. Люська? Вот радость – то! В сени дорогие гости сами открыли дверь, затопали, сбивая снег. Вера Петровна, сдерживая себя, заспешила к двери, сбросила крючок. Вот она радость, вот мои родные! Виктор широко улыбался. А Люся с порога: « Мамочка, прости меня, нас.

Прости! Не могли раньше, машина была не на ходу. Пока ремонтировали, думала свихнусь. Как я боялась за тебя! Если б что с тобой случилось, я бы убила себя. Мамочка, как ты? Как сердце? Мы без тебя теперь не уедем. Полинку оставили дома, чтоб заднее сиденье было для тебя свободным. Можно и полежать там. Как сердце?»

— Плоховато. Ведь я толком и не знаю, какие таблетки глотать. Было страшно. Не суетись, Люсь. Я поеду с вами. Виктор сметал с крыльца снег, проверял замок. Люся вынесла грязное ведро, прибирала в избе, собирала и укладывала одежду для матери. Сели перекусить. Тимку решено взять с собой. А куда ж его? Конечно, с собой.

Все были расположены друг к другу, радостные. Так бывает, когда решился важный вопрос. Теперь суметь добраться до машины. Ее пришлось оставить на трассе в двух километрах от Малиновки и идти по снежной целине.

Виктор вынес из сарая саночки: » Понадобятся». Все кругом замкнули, закрыли ставни, завязали калитку. Ну, с Богом! Сумку с Тимкой понес Виктор. Путь до машины был долгим. Где под руку ее вели, где дети на санках ее везли, но добралась Вера Петровна до машины. С этой минуты все ее мысли были о брошенной избе, и теплилась надежда на добрых врачей.

Евгения Мартыненко