Медовуха и святая вода старого разведчика

В один из жарких, летних дней, по главной улице небольшого села, поднимая кучи пыли и распугивая сонных куриц, протарахтел уазик с милицейской символикой по бортам.  

    — Из района, видать, прилетел. И зачем его черт принес. Вроде у нас никого, тьфу-тьфу-тьфу, не убили, не обокрали и не изнасиловали.    

   Ну, никак не привыкли с хлебом-солью, сельчане блюстителей порядка встречать, всегда ожидают от них каких-нибудь неприятностей для себя. Так и в прошлый их приезд было. Отобрали у мужиков все ружья и увезли в район. Документы, мол, на них, поголовно, отсутствуют.     

  Но в этот раз миссия у трех человек милицейского десанта  была несколько необычной и новой. В стране развернулась беспощадная горбачевско-лигачевская борьба с пьянством, алкоголизмом и наркоманией. Докатилась борьба эта и до забытых богом деревень, затерявшихся в горах алтайских.     

  Приказ вышестоящего начальства был краток и беспощаден, как и сама развернувшаяся борьба. Выявлять в деревнях самогонщиков и изготовителей браги. Найденное зелье конфисковывать и уничтожать на месте обнаружения. Растущий в огородах мак также подлежит уничтожению.    

   Остановился уазик в тот раз, в аккурат, напротив окон советской власти, то бишь, сельского совета. Требовалось, как и в любой спецоперации, вначале провести рекогносцировку. А это труднопроизносимое слово означает не что иное, как разведку о расположении и силах неприятеля, визуальное изучение противника и местности.     

 Если перевести всё это на русский язык, то нужно в сельском совете получить фамилии злостных, подпольных изготовителей браги, именуемой в селе пивом и только пивом. Гнать самогон в деревне так и не научились толком, посему выпивалось всё, и с большим удовольствием, в пивном варианте. А варить пиво алтайское, как и медовуху, мастеров в селе было достаточно. И до этой пресловутой борьбы варили сие зелье всю жизнь, смешно, если бы  сейчас, в период этой глупой борьбы, все поголовно испужались и завязали с этим грязным делом.     

   И вот ведь какая закавыка получается. В сельсовете работали те же самые деревенские жители, и председатель, и секретарь с бухгалтером. Мобуть, еще недавно совсем, они сидели за одним праздничным столом с  теми товарищами, которых сегодня, как говорится, на блюдечке, да с голубой каемочкой, нужно взять, да и сдать со всеми потрохами,  приезжим милиционерам. Нет уж, увольте, товарищи дорогие! Ищите дураков в другом месте.    

      Конечно, советская власть, в лице председателя сельсовета, так прямо им не могла сказать. А из витиеватой речи его явствовало, что, да, были раньше в деревне такие несознательные элементы, про которых вы спрашиваете, но в последнее время — ни-ни, как отшептало.  Так что ничего путного младший лейтенант с двумя сержантами у советской власти не добились. Пошли искать дураков в другом месте.    

   И ведь нашли. Слоняющихся без дела, двух великовозрастных охломонов, которые были без ума рады-радёшеньки, что к ним за помощью обратились не кто-нибудь, а сами блюстители правопорядка.     

 — Да что долго ходить и искать-то! Вон на конце деревни живет Исак Маркелыч. У него медовуха никогда не выводится, потому как пасека своя в огороде. Ядреная, зараза, я один раз попробовал, когда помогал ему улья выставлять.  

   Блюстители порядка переглянулись. Пожалуй, удача сама к ним в руки пришла. Редкость. Когда они в райотделе получали инструктаж от своего начальника, нет, не милиции, но всё же начальника, он намекнул,  что не обиделся бы, если бы они, совершенно случайно, завезли ему домой, после командировки, флягу конфискованного пива, а лучше медовухи. Потому как у него скоро именины-крестины и ему совсем не помешал бы этот запрещенный к изготовлению, и тем паче, употреблению, напиток.    

  — Бу сделано! Разрешите выполнять, товарищ капитан?      — Валите, да смотрите, только в штаны свои не навалите. Не смею задерживать. Дожили, мать её. Зондеркоманда, блин!     — Как он нас назвал? Ты случайно не знаешь, что это за команда?    

— Не знаю. Залезай, поехали. Дай бог, к ночи обратно вернуться бы.     И вот сейчас, с помощью этих деревенских оболтусов, что стоят перед ними, они и выполнят просьбу-приказ своего начальника.     

— А ну быстро в машину! Будете дорогу показывать, а потом и за понятых сойдете.     Жилище Исака Маркеловича Важнина действительно стояло на самом краю деревни. Добротный дом, баня, летняя кухня, сараи и пригон для скотины. Пасека, крайние улья которой, стоят почти у самого крыльца. Тишина, которую нарушало только гудение пчел-тружениц.     

По дорожке, гуськом, заскочили в дом. Удачно, без потерь, то бишь, без укусов. В просторной прихожей, она же и кухней являлась, за столом сидели два крепких старика, хотя стариками то их назвать, язык не поворачивается. В отдалении, прислонившись спиной к теплой стене камелька, сидела хозяйка дома, сухонькая старушка в белом платочке на голове. В избе стоял густой, ни с чем не сравнимый запах, воска, меда и еще чего-то, всегда присутствующий там, где люди имеют дело с пчелами.    

  Представившись, младший лейтенант объяснил цель их приезда. Мол, выполняя решения партии и правительства по борьбе с пьянством и алкоголизмом, нас уполномочили выявлять в деревнях самогонщиков и людей, изготавливающих брагу и медовуху. Изъятый спиртосодержащий материал будет конфискован, а после экспертизы он подлежит уничтожению.     

 Выпалив всё это и переведя дух, милиционер продолжил:    

   — Поэтому, Вам, Исак Маркелович, предлагается добровольно сдать имеющееся у вас выше перечисленное зелье, дабы не усугублять Ваше положение.  

   — Ты, глядикося, как складно говорить научили тебя. Но, боюсь, касатик ты мой, обрадовать я тебя ничем не смогу. Зря вы в такую даль пёрлись, бензин казенный жгли. Нету-ти у меня того, о чем ты речь вел и добровольно мне сдать предлагал. Так что не обессудь старого. Не успел я к вашему приезду, нужное вам, угощение припасти.  

   — Неужели ты, касатик мой, мог подумать, что я, гвардии старший сержант Важнин, прослуживший всю войну в полковой разведке, не смог бы обдурить трех молоденьких милиционеров и этих двух лоботрясов, сосков поросячьих, прости господи? И запросто отдать, что вы требуете? Ищите. Найдете – ваша взяла.  

  Пока Исак Маркелович произносил эту тираду, один из этих, как он окрестил, сосков поросячьих, что-то стал шептать на ухо милиционеру, глазами показывая на старушку, так и продолжавшую безмолвно сидеть у камелька.     — Ты что ему там нашептываешь, шельмец! Если понятой, так и молчи, как Мосей немой.      Милиционер, взяв в руки свободный табурет, обратился к сидящей старушке:    

— Извините, не знаю Вашего имени отчества, не могли ли вы пересесть вот на этот табурет?     Старушка посмотрела на мужа, и получив его молчаливое согласие, неохотно пересела на предложенный табурет. Лейтенант сдёрнул пару фуфаек с ее недавнего сидения, а под ними, вот она, фляга, родненькая! Не просто фляга, а еще и проволокой ручка прикручена, чтобы открыть нельзя было сразу.  

  — Разведчик, говоришь? Ну-ну! Что же это получается, с годами, навыки все свои растерять изволил?     — Так это совсем не то, о чем вы думаете. Это вода. Правда, не совсем простая вода, а намоленная. А через сорок дней она должна превратиться в святую. Если крышку не открывать до срока. Вот и прикрутил, от всяких соблазнов.     — Гы-гы-гы – раздалось от порога.  

 — Ну что же, придется поверить старому человеку – лейтенант не мог, да и не пытался, скрыть своего ехидства. Тем не менее, эту флягу мы конфискуем, даже открывать не станем, в райцентре проведем экспертизу, и если там окажется то, в чем я нисколько не сомневаюсь, боюсь крупного штрафа Вам, Исак Маркелович, не избежать. Не расстраивайтесь, и у разведчиков бывают промашки.  

  — Загружаем. А вы, орлы, топайте пешком обратно. Места в машине нет, да нам еще в несколько мест заехать надобно.      Покрутившись немного в деревне и сделав несколько бестолковых посещений к предполагаемым бутлегерам, милицейский десант отправился обратно в райцентр. Вечерело. Под ногами, на заднем сиденье, булькало содержимое фляги, а души у троицы теплели от предстоящей похвалы своего начальника.  

  Во двор капитана уазик въехал уже при свете фар, когда стало уже совсем темно на дворе. Полураздетый хозяин, оторванный от сериала телевизионного, про бандитов и полицейских, с крыльца смотрел, как его подчиненные вытаскивают флягу из машины.    

— Вот, Михалыч, принимай подарок. Думаем, он тебе должен понравиться.     — А вы что, сами не попробовали, прежде чем везти его сюда за семьдесят верст?     — А что пробовать то, медовуха, должна быть, первоклассная. У Исака Маркеловича изъяли, пасечника ихнего.  

  — А фамилия пасечника, случаем, не Важнин?     — Верно, Важнин. А Вы его откуда…?     — Эх, молодо-зелено! Плохо, знать, вы историю своего края, в школе учили. Это же легендарный разведчик, во время войны такие сюрпризы немцам подсовывал, мама не горюй. Два “Ордена Славы”, три медали “За отвагу” не считая десятка медалей за взятия и освобождения городов.  

 — Он тоже нам говорил, что он разведчик, а флягу эту толком и спрятать не мог. Накрыл фуфайкой и старуху свою посадил на нее. Для маскировки.  

— А зачем вы ручку проволокой закрутили?   — Так это не мы. Сказал, что не медовуха, а вода во фляге, намоленная, через сорок дней только можно открыть, когда она святой станет. Шутник.   — Да? Так и сказал? Тогда откручивайте проволоку, я сейчас за кружкой схожу, за здоровье шутника-разведчика и пригубим.   — Ну, давай, лейтенант. Ты первый. За успешное окончание операции, под кодовым названием “святая вода”.  

Сделав из кружки два больших глотка, лейтенант младшой остановился, и не поверив, глотнул еще разок, оторопело промолвил чуть слышно:

   — Мать честная! И точно, вода. Святая.    — Подытожим, орелики мои. Прежде всего, забудьте навсегда о моей просьбе. Это был сон рябой коровы, что вам приснился. А то, ненароком, с вами и под фанфары загреметь недолго. Завтра же вернёте флягу хозяину. Не забудьте про извинения. А в ближайший выходной приказываю посетить наш краеведческий музей, найти там стенд “Они сражались за Родину” и внимательно изучить его.  

    На следующий день, знакомый, запыленный уазик, с милицейской символикой по бокам, протарахтел, даже не останавливаясь, мимо удивленных окон советской власти и прямиком в конец деревни, где жил Исак Маркелович Важнин.     

На этот раз хозяин был во дворе. Хитро прищурившись, он оглядел подошедших. Выслушав, дежурные, в таких случаях, извинения, заговорил:  

    -День добрый, касатики вы мои. Не поверили, значится, вчерась старику. А выходит, зазря не поверили. Ну, ничего, ишшо молодые, ишшо много шишек придется набить, пока соображалка начнет в нужную сторону работать. Хотя нам, в своё время, некогда было рассусоливать, приходилось учиться объегоривать вражину под огнем, чтоб самим в живых остаться.  

    — Ведь вчерась, пока вы там пытали людей, у кого найти бражку, не обратили внимания на моего внучка, который, как и его дед, мечтает  всенепременно быть только разведчиком. А он, услышав, что к чему, пал на лисапет свой, и ко мне с докладом.       

  — Вот я и решил немного пошутковать, меня ведь в молодости хлебом не корми, дай только что-нибудь отчебучить. Вот и решил подыграть вам, вспомнить молодые годы. Подгодился как раз сосед Илья, занесли из бани в избу флягу с водой холодной. Замотал ручку проволокой, посадил старушку свою на нее для пущей правдивости. Вот и клюнули вы на мою уловку, значица всё правильно я скумекал, работает, значица, еще соображалка.     

  —  А что флягу возвернули, спасибо, конечно. Только она ведь, родненькие вы мои, с водой была. Вон там, под черемошником, колонка у меня, так что, не обессудьте, уважьте старика. Накачайте водицы во флягу энту, да в баню занесите, касатики вы мои.

Владимир Игнатьевич Черданцев