Моя бабушка

Жаркий летний день клонится к вечеру, от реки потянуло свежестью. Возвращается домой деревенское стадо, у домов поджидают своих бурёнушек хозяюшки. Вот и наша Зорька идёт — большая, красная корова с длинным хвостом с кисточкой на конце. Бабушка приготовила для неё горбушку ржаного хлеба.

— Дочка, дочка, — ласково зовёт она свою любимицу. — Му-у-у-у! – отвечает ей Зорька и, отделившись от стада, направляется к дому. Влажным носом Зорька ткнулась в бабушкин передник. Та нежно гладит её одной рукой, а другой потчует приготовленной горбушкой.

Корова смачно жуёт и идёт за хозяйкой, осторожно несёт полное вымя молока. Бабушка загоняет корову в хлев, ставит ей пойло, а сама садится на маленькую скамеечку, ставит в ноги ведро, моет вымя, протирает, смазывает его вазелином, протирает руки и начинает доить корову.

— Дзынь, дзынь, — запели первые упругие струи белого молока, коснувшись стенок и дна ведра. Бабушка доит быстро – быстро, перебирая руками. Я внимательно ловлю каждое движение её проворных рук, всё интересно, потому что мне всего пять с половиной лет, и это лето в деревне у бабушки последнее.

Через год её не станет, останутся лишь только мои детские воспоминания, которые цепко держит моя память до сих пор.

— Ну, что? Пойдём парное молоко пить! – приглашает бабушка, а я терпеть не могу парного молока. Зато очень люблю смотреть, как бабушка достаёт вымытые и прожаренные на солнышке крынки, кладёт цедилку на первую крынку.

Из ведра молоко течёт широкой струёй, постепенно наполняя собой все бабушкины крынки. Остатки молока она выливает в баночку для кошки, которая давно уж ждёт и облизывается. Крошит в молоко кусочек хлебца, наша кошка ужинает.

К тому времени уже вскипел самовар, тётя Шура – бабушкина дочка и папина сестра, накрывает на стол. — Шура, — командует бабушка.

– Полезай, спусти молоко в ледник! Тётя Шура берёт две крынки с молоком и уходит во двор, ледник располагается где-то там. Одну крынку бабушка ставит на стол.

— Садитесь, дети, вечерять будем! – опять командует бабушка. Она в доме главная, и все её слушают. Мы усаживаемся за стол, возвращается тётя Шура, садится тоже. Бабушка берёт большую глиняную плошку с пшенником (пшённой кашей с коричневой пенкой, такая получалась только в русской печи) и большой деревянной ложкой мнёт его, затем заливает свежим молоком.

Своими ложками мы достаём кашу из общей плошки и уминаем за обе щёки, если чуть прозеваешь, каши может не быть. Бабушка разливает нам по стаканам молоко, я беру лепёшку, нюхаю её, вдыхая сдобный аромат.

— Нравится? – спрашивает бабушка. — Да, — отвечаю я. — Ешь на здоровье, привереда ты моя, — гладит меня по голове тяжёлой рукой. Я ещё не знаю смысла, сказанного бабушкой слова, но оно мне нравится, я знаю, что бабушка меня очень-очень любит, и плохо обо мне никогда не скажет.

Из – за стола я выхожу еле-еле, после еды наступает такое расслабление, очень хочется спать. Бабушка провожает меня в светёлку, где стоит моя кровать, пока я раздеваюсь, она разбирает постель. Я тихо ложусь, а сон уже одолел, бабушка, укрывает меня одеялом и обязательно три раза крестит, что-то шепча губами. Больше я ничего не вижу, а потому и не помню. Я сплю.

Эльвира Гусева