Детские песенки

Вместе весело шагать по просторам

Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором. 

Спой-ка с нами, перепёлка, перепёлочка,
Раз иголка, два иголка — будет ёлочка.
Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка,
Раз словечко, два словечко — будет песенка. 

Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором. 

В небесах зари полоска заполощется,
Раз берёзка, два берёзка — будет рощица,
Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка,
Раз словечко, два словечко — будет песенка. 

Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором. 

Нам счастливую тропинку выбрать надобно,
Раз дождинка, два дождинка — будет радуга,
Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка,
Раз словечко, два словечко — будет песенка. 

Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам
И, конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором. 

Лучшие песни для детей 

БАБА МАРФА

Небольшой флигелек, где жила бабушка Марфа, под горой расположился, в самом конце села. Гора, конечно не кавказская и даже не уральская, но от холодного северного и мокрого западного ветров всегда прикрывает, так что огород у Марфы ранний. Кто-то еще пропалывает картошку да с колорадской нечистью борется, а бабуля уже потихоньку урожай собирает и в подвал складирует.

Подвал же у нее особенный. Не вглубь в землю вырытый, а в бок горы входящий, как штрек шахтерский. Никаких лестниц не надо. Среди сельской ребятни до нынешнего дня уверенность пребывает, что из того подвала на другую стороны горы, к пруду тайный ход есть. Может быть, и был лаз сквозь гору, но теперь утверждать уже трудно. Когда бабу Марфу во время донбасской войны дети к себе забрали, обвалился свод горизонтального погреба. Не проверишь.

Марфа в селе была персонажем известным и можно даже сказать – знаковым. Известным потому, что всю жизнь тут жила, всех знала и пару дюжин младенцев, как крестная мать, во времена советские и сугубо атеистические смогла окрестить у единственного на всю округу священника. Всех своих крестников по именам помнила, следила, чтобы каждый из них «Отче наш» прочитать мог и крестик на шее носил.

Знаковость же бабы Марфы заключалась в том, что она «на дух» не переносила всех тех, кто пьет, выпивает или домашнее зелье изготовляет, что, как вы понимаете, великая редкость в наших весях. Когда в последнюю хрущевскую семилетку деревянный храм в селе окончательно под колхозный склад отобрали, а затем по бревнышкам разобрали, Марфа только одной ей известным способом смогла приходские богослужебные книги из церкви вынести и спрятать.

На все требования участкового Пашки вернуть «опиум религиозный», так как в описи церковного имущества он есть, а в наличии отсутствует, Марфа отвечала лаконично и однозначно: – Шукай, ирод! Затем брала стоящую всегда под рукой метлу, и тут же вокруг залихватски блестящих сапог сельского стража порядка образовывалась невесть откуда взявшаяся куча пыли и мусора. Участковый в Бога, конечно, не верил, но в том, что колдуны и ведьмы существуют, не сомневался. Да и как сомневаться, если Марфа при каждом его визите за «украденным добром церковным» всегда напоминала ему о том, о чем он и вспоминать не хотел и чего, по его мнению, никто знать не должен.

Вскоре Павла в район забрали, а в доме Марфы по воскресеньям стали женщины собираться и о «божественном» размышлять да говорить. Посиделки эти всегда заканчивались пением «псальмов». Именно так в селе называли то, что они раньше в церкви на клиросе пели. Правда, со временем клиросный репертуар обогатился народными интерпретациями и произведениями, но в умиление поющих и слушающих он приводил, на благостный лад настраивал и добрее делал.

Дошло до того, что мужья своим сварливым женам иногда сами говорили: – Ты бы к Марфе, что ли, сходила, псальмы попела, а то как мегера все бурчишь да на всех кидаешься. Надобно еще сказать, что, как только Марфа сына родила, после первой дочки, муж ее на шахте погиб. Одна она с детьми осталась, но черный платок после сороковин сняла, одиночество свое ничем не подчеркивала и за льготы, положенные от государства, «не боролась». Дадут копейку или пару пудов зерна выпишут – слава Тебе, Господи; забудут – добиваться на шахту и в «совет» не ходила. Уважали за это Марфу.

Все. Даже те, кто ее терпеть не мог из-за принципиальности в деле самогонном. Прошли года. Власть поменялась. Колхоз развалился, и Бога разрешили. Лишь Марфа всё такой же оставалась, только морщин прибавилось да узелки на руках от забот огородных появились. Как всегда, каждое утро Марфа совершала практически полный обход немалого села по только ей известному маршруту, который менялся в соответствии с житейской обстановкой и личной необходимостью.

Если баба Марфа в летние дни в своем неизменном платье в горошек, покрытом сверху подарком дочери – пуховым платком, или зимой в дорогой, по мнению сельчан, подаренной сыном дубленке и в том же платке, но уже на голове, заходила в чью-то калитку, то на данном подворье могло быть лишь две проблемы. Первая – поздравить крестника или крестницу с событием житейским; вторая – утихомирить враждующие или скандалящие семейные стороны. Не всегда подобная сельская дипломатия на «ура» воспринималась, но, увидев бабу Марфу в ее неизменных высоких галошах с красной пролетарской внутренней отделкой летом (они у нас чунями назывались) или в тех же чунях, но на валенках – зимой, крестницы с крестниками улыбались, а повздорившее семейство в конце концов успокаивалось.

Впрочем, профилактические обходы со временем стали происходить все реже, и причиной тут был не возраст бабы Марфы. Церковь в селе решили построить. На старом месте, где храм разрушенный располагался, возрождать его несподручно было. Клуб с его диско-рок-грохотом соседствовал, а перед ним памятник одному из тех, кто всю свою жизнь с Богом боролся, соорудили.

Да и власть сельская хотя и перешла в мелкособственническую сущность, по старой привычке не решилась в центре села землю под церковь дать. Около кладбища выделили пустырь – с полной уверенностью, что из этой затеи старожилов сельских ничего не выйдет. Кто же предполагал тогда, в начале 1990-х, что не пройдет и двух десятков лет, как центр именно к церкви переместится, а списанные по возрасту старики со старушками построят храм, куда та же власть всех приезжих гостей государственного, районного и прочих рангов на праздники и экскурсии приглашать будет.

Помолодела баба Марфа при храме. Нет, года прибавились¸ палочка для более уверенной ходьбы появилась, спина к земле преклонилась, но стала старушка душой моложе и сердцем нежнее. Крестников она, конечно, не забыла, советы о семейном благополучии давала и пьяниц по-прежнему гоняла, но преобразилась Марфа. Душа, она ведь не стареет, а тут место сооружают, где души все живут. Откуда силы брались? Да на хозяйстве пару коз всего оставила, курей дюжину, собаку с кошкой, и огород вдвое меньше стал. – Зачем мне больше? – говорила Марфа. – На еду хватает, и слава Богу.

Ежедневный обход села остался в истории, а вот дорожка «напрямки», через огород бабы Марфы, к храму приобрела почти асфальтовый вид: старушечьи неизменные чуни натоптали.Забот по храму у старушки было столь много, что даже настоятель отец Стефан вряд ли смог бы их перечислить. По сути два старосты были при приходе: дед Матвей да баба Марфа. Дружно они управлялись хозяйственными делами, которые по субботним вечерам, после всенощной намечали.

Отслужат, помолятся и на скамеечке возле церковного колодца вместе с священником планы на грядущую неделю планируют да о жизни разговаривают. Как-то на очередном церковном совете в составе трех лиц заговорили о крещениях. Отец Стефан с грустью констатировал: – Вот помрете, Марфа, и в селе ни одной Марфы не останется. Сколько крещу, сплошные Ольги, Олеси с Иринами… Даже Мариями почти не крестят. Бабушка тут же категорично возразила:

– Не помру, батюшка, пока Марфу в купель не окунешь. – Договорились, – ответил священник, хотя уверенности в его словах как-то не просматривалось. О том, что на эту мирную землю вернется далекий 1942 год, завоют, как в прошлую войну, снаряды, застучат и завизжат по хатам, домам и дорогам села пули, прилетит самолет и разнесет ракетами в клочья вместо подстанции, по которой стрелял, ферму с коровами да кроликами, никто даже в страшном сне представить не мог.

Но пришла беда. Как только стало ясно, что без смертей, пожаров и горя не обойдется, приехал с далекого Урала сын бабы Марфы и увез ее к себе – досматривать да доглядывать. Плакала бабушка, но сыну подчинилась. Когда увозил старушку по уже небезопасной дороге, мимо горящих полей и грохота приближающихся боев, Марфа все осеняла крестом село, где каждый камешек родной, всякая калитка ей открывалась, всех по именам знала, где жизнь прошла.

Прошел год. Война отодвинулась. Щербины пулевые и от снарядных осколков на храме заделали, стекла вставили, сдвинутый взрывной волной купол водрузили на место. Службы править стали как положено. По календарному графику и в алтаре, а не в погребе. Первые крестины после военного горя вскоре определились.Девочка. Двухмесячная. Родители, восприемники – крестные, по-нашему, – молодые да красивые. Радостные.

– Как назвать дочку хотите? – спросил отец Стефан и предложил: – Давайте по святцам имя подберем. – Нет, батюшка, – возразил отец ребенка, – мы ее Марфой решили назвать. Отец Стефан ничего не сказал – он в алтарь убежал, чтобы его слез не видели.Успокоился. Окрестил, а через полгода известие получил от сына Марфы. Преставилась старушка в вере и мире духовном. Дождалась.

Протоиерей Александр Авдюгин