Лучшее стихи А.С. Пушкина

Воспоминание

Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень,
И сон, дневных трудов награда,

В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:

И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,-
Но строк печальных не смываю.

Александр Сергеевич Пушкин. Все стихотворения

Молитва, спасшая сына

Федосья медленно вышла из душного помещения колхозной конторы, остановилась на крыльце. От огорчения у неё сжалось сердце, слёзы потекли из глаз. Уже не первый раз она обращалась к председателю колхоза с просьбой разрешить ей взять стебли от полыни для топки печи. И опять получила отказ. А дома было не топлено и двое маленьких ребятишек, шестилетняя дочка и маленький сынишка, которому шёл третий годок, сидели одни в холодной землянке.

Сынок родился через два месяца после получения похоронки на мужа. Федосья решила пойти к своей надёжной подруге Татьяне. Только ей одной она могла раскрыть свою душу. Одинаковая доля, похожее горе сближает людей. Третий год шла кровопролитная война. Татьянин Фёдор и её Денис ушли на фронт в один день. От Фёдора хоть редко, но письма приходили, а Федосье ждать писем было не от кого, с того света ещё никто не возвратился.

Смерть Дениса подтвердил его однополчанин, вместе с ним, получивший под Харьковом боевое крещение. Половина села получили похоронки на мужей, отцов, братьев, сыновей. Горе затронуло в селе почти каждую избу. Сколько слёз выплакали вдовы, одному Богу было известно. Зимы в годы войны были суровыми, подстать людскому горю. Метели свирепствовали по двое — трое суток, не прекращаясь ни днём, ни ночью. Землянки заметало по крыши, были видны лишь чёрные трубы.

Метель затихала, небо прояснялось, крепчал мороз. С южной стороны села простиралась кулундинская степь. Зимой под низким белёсым небом она казалась безжизненной, снежной волнообразной пустыней, уходящей за горизонт.  С севера были небольшие берёзовые колки, огибая деревню словно подковой. Дальше, за селом, уже начиналась лесостепь.  В четырёх километрах от села проходила железная дорога. В мороз отчётливо было слышно, как надрывно пыхтел паровоз.

Только поезда напоминали жителям, что жизнь не остановилась. Иногда на платформах проходящих составов была видна военная техника. В селе не было освещения, единственная радость – это керосиновая лампа, которая освещала жилище, но ещё от неё исходило тепло, к которому тянули свои озябшие ручонки ребятишки. Федосья пробиралась по заснеженной улице, переметённой высокими сугробами,  когда ей навстречу вышла Татьяна. -Заходи скорее, я тебя в окно увидела. Что стряслось, Феня?

Татьяна внимательно выслушала подругу и решительно сказала: -Сегодня ночью, после двенадцати, приходи на кошару, я заранее навяжу тебе хорошую вязанку стеблей, будет тебе на первое время чем протопить. И сходи-ка ты в сельсовет, пусть председателя поставят на место. Он давно смотрит на тебя, как кот на сало. Разъелся в тылу и ещё издевается над вдовами, сволочь.

-Спасибо тебе, Татьяна, чтобы я без тебя делала, — поблагодарила Федосья подругу и направилась домой. Протопила печку соломой, пошла на работу возить с поля солому на скотный двор. Дочери наказала сидеть с братом на печи. Ещё с утра всё указывало на то, что к вечеру разыграется метель. День был пасмурный, небо затягивали тучи, дул переменчивый и очень холодный ветер.

Временами шёл мелкий снег. С большим трудом трём бабам удалось  за весь день привезти на быках одну арбу соломы. К вечеру ветер усилился, пошёл верховой снег. По дороге бесновалась позёмка. Но такая погода была подходящей для того, чтобы незаметно принести с кошары объедь. Не дожидаясь полуночи, Федосья пошла к Татьяне, на кошару. Наплакавшись, они навязали хорошую вязанку стеблей полыни.

-Ну, с Богом, Федосья. За огородами иди вдоль канавы, чтобы в степь не уйти, по улице опасно нести, вдруг на кого невзначай наткнёшься. Ветер дул в спину. Вдоль канавы был глубокий снег, поэтому Настя пошла  поодаль от неё. Идти было трудно. Ветер хозяйничал так, что порой с трудом удерживала на плечах поклажу. Налетал со свистом, кружил и хлестал сухим снегом в лицо. Приходилось идти с зажмуренными глазами.

Стало жарко, хотелось пить. Снег таял на лице и тут же обмерзал, ресницы от мороза слипались, и глаза с трудом открывались.  Федосья натянула на лицо шаль. Ноша так тяготила её, что порой казалось, сам чёрт забрался  наверх. Брела по колено в снегу, выбилась из сил, очередным порывом ветра её повалило на бок. Лёжа в снегу, рядом с вязанкой, она загрубелыми ладошками оттаивала снег на лице. Вокруг сразу же стало наметать сугроб. Не было сил, чтобы встать и поднять вязанку, уже наполовину заметённую снегом. Но надо встать и идти.

Преодолевая усталость, и немного передохнув, с трудом встала на ноги. Её стал преследовать страх: не слышно было лая собак, не чувствовался запах дыма от жилищ.  В двух шагах ничего не было видно. Она стала перемещаться  от кучи с объедью, разыскивая канаву, которой в степной зоне окапывали огороды. По канаве можно было добраться до жилища, но, сколько она не ходила, всё было безуспешно. Вскоре она потеряла и место, где лежала вязанка.

Медленно брела по глубокому снегу. Затянула поплотнее шаль,  оставив небольшую щель, чтобы дышать. Выбившись из сил, присела. Было тепло, прошёл страх, наступило какое-то безразличие. Ужасно хотелось спать, только спать и ничего больше. Федосья знала, что происходит с человеком, когда он начинает замерзать – это огромное желание уснуть. Только какое-то внутреннее чувство заставляло подняться: «Вставай, дома дети, дети, дети». Федосья попыталась встать, не получилось.

-Господи! Помоги, помоги, прошу тебя. Сколько я пережила горя, известно тебе одному. Я не боюсь смерти, жаль детей. В голод я потеряла мужа, двоих детей и сестру, вот только не знаю за какие грехи. Пропадут ведь мои детки. Господи!  По-мо-ги! Пересилив усталость, с большим трудом, она всё-таки поднялась. Ветер бушевал ещё сильнее, налетал со всех сторон, кружил и заунывно завывал, вроде вокруг неё в хороводе плясали бесы. Она с трудом стояла на ногах, сухой снег хлестал по одежде как песок.

Борясь с ветром, она едва передвигала ноги  по глубокому снегу. Возле каждого небольшого кустика был наметён сугроб, который приходилось обходить.  Вдруг перед ней оказался большой сугроб, на который она чуть было, не свалилась. Она остановилась и ужасно напугалась, всматриваясь в него: он был похож на лежащего человека, заметённого снегом. Федосья обошла сугроб, с противоположной стороны  как-будто чернела одежда. Она подошла ближе, преодолевая страх, толкнула ногой.

И только тогда поняла, что это вязанка с объедью, оставленная ею. От напряжения из глаз потекли слёзы. Федосья ухватилась обеими руками за вязанку, с большим усилием стала вытаскивать её из-под снега. Развязала узел и вытряхнула стебли  из старой шали. Накинула её на себя и пошла в другую сторону, зная одно, что нужно двигаться, иначе погибель.

Она шла, часто останавливаясь, чтобы отдышаться. Вдруг она провалилась в снег выше колена и поняла, что спасена. Это была канава, которую она так долго искала. «Значит, не судьба мне замёрзнуть». — Господи!  Спасибо тебе, теперь-то я доберусь до своих деток, — запричитала Феня. – Сейчас, сейчас передохну и пойду. Но совсем обессилив, она смогла только ползти на четвереньках по глубокому снегу. До её слуха, сквозь завывания ветра, донёсся чуть слышный, прерывистый гудок паровоза. Федосья поняла, что ползёт в сторону жилища. Впереди увидела снежную гору – это была скирда соломы.

Обогнув её ползком, Федосья нашла то место, где хозяева брали солому.  Душа ликовала, что опасность позади. В любом случае она теперь не погибнет, забравшись в эту пещеру. Где-то рядом было жилище, но в какой стороне от стога? Ведь в двух метрах перед ней стояла снежная пелена, словно побелённая стена. Отползти от скирды уже не могла, да и боялась потерять её и снова оказаться в снежном плену стихии. Разгребая снег, Федосья заползла в пещеру стога.

Здесь она натолкнулась на металическую клюку, которой дёргают слежавшуюся солому из стога. Растолкала на днище снег и руками стала выбрасывать его наружу, затем надёргала клюкой соломы, прикрыв отверстие, постелила внизу, чтобы сесть. Накрылась шалью, стало тепло и мягко сидеть.  Радости, хоть и горькой, не было границ. Она понимала, что жизнь её держалась на волоске:

«Господи! Спасибо тебе, что ты услышал меня», — крестясь шептала Феня.  От переизбытка радости она запела: «Степь да степь кругом, путь далёк лежит, там, в степи глухой, замерзал ямщик». Голос стал глуше, незаметно для себя она уснула мертвецким сном. Варвара проснулась, затопила печку. Пришло время, идти на наряд. Ветер стал тише, уже не было слышно его симфонии. В сенях скулил пёс, которого она запустила вечером, спрятав от непогоды. Пёс Верный бросился к хозяйке, ласкаясь.

Открыла дверь на улицу, перед ней стояла метровая стена снега. Пёс перепрыгнул снежный барьер и начал осматривать территорию возле жилища. Хозяйка же начала расчищать выход. Её землянка была крайней в конце села, дальше простиралась кулундинская степь. На мужа, как многие сельчане, получила похоронку ещё год назад, став солдатской вдовой. Расчистила снег, вышла на улицу.  Метель сдавала свои позиции, но ещё мела позёмка, небо начало проясняться, мороз усиливался.

Возле скирды соломы лаял пёс. Уж ни лиса ли укрылась там? Варвара взяла рядно, чтобы взять соломы, и подойдя к скирде, услышала в нише шевеление. Пёс бросился на скирду. -Кто там? – крикнула Варвара. Раздвинулся соломенный заслон, послышался хриплый голос. -Варвара, да это я здесь, Федосья. Привяжи собаку, укусит ведь. Хозяйка закрыла пса в сарае, заспешила к скирде. -Федосья,  давай вылезай, как ты сюда попала?  Она помогла ей выбраться из снежной дыры.

–Ой, Господи! Пойдём в избу скорее, ты вся как ком снега. Она помогла ей выбраться из снежной дыры В сенях Варвара смела снег с одежды Насти. В избе помогла снять верхнюю одежду, валенки, налила кипятка. -Ну, что случилось? Рассказывай. Федосья смотрела на Варвару, а непрошеные слёзы застилали лицо. Она была  в таком состоянии, что не могла даже говорить, только смотрела, горе затемнило голубизну глаз. Она ещё не осознавала, что победила смерть, выстояла, хотя радоваться было нечему.

Душа её была в непрерывном напряжении. Если бы не дети, она не стала бы противостоять стихии, просто осталась бы в её объятьях.  Наступивший день не сулил ничего хорошего, нужно было идти на наряд после бессонной ночи, где распределяли работу на день. А какой из неё был работник в мокрой, обмёрзшей одежде. Варвара поддерживала Федосью, они с трудом преодолевали снежные заносы, её покачивало из стороны в сторону.

Пока шли, всё причитала: «Варвара! Как там дети, как они переночевали дома одни? Ой, Господи, за что мне такое горе? Возле конторы топтались мужики, те, что курили, остальные были в коридоре. На входе Федосья встретила брата мужа, который неделю назад вернулся из госпиталя, комиссованный по ранению. -Ты откуда это, Феня, вся обмёрзшая как ледышка? -Ой, Кузьма, горе у меня. Всю ночь блудила, чуть не замёрзла. Отошла с ним в сторонку, и стала рассказывать, как она блудила, что дома нетоплено.

-Так почему ты не обращаешься к председателю, ко мне? -К председателю обращалась три раза, а к тебе боюсь заходить, твоя Прасковья ко мне относится плохо, зависть её гложет. Год назад на меня жаловалась бригадиру, что сестра носит пшеницу с зернотока во время уборки. Кузьма внимательно выслушал, резко повернулся и хромая, расталкивая мужиков, пошёл к председателю колхоза. Подошёл к столу, ухватил его за грудки и прижал к стене. -Что ты делаешь, гад?

Мой брат погиб на фронте, а ты издеваешься над вдовой и моими племянниками — сиротами. Кто тебе дал такое право, шкуродёр? Командуешь бабами в тылу, морду отъел.  Да я напишу письмо самому Сталину.  На Кузьму навалились мужики, кое-как оторвали от председателя. Его всего трясло, как в лихорадке. Бабы шептались между собой: «Молодец Кузьма, хоть один мужик нашёлся». Из конторы вышел бригадир, подошёл к Федосье. -Иди домой. Сейчас я направлю к тебе повозку.

Измученная Федосья медленно побрела по улице, одежда, оттаявшая у Варвары в избе, замёрзла, стала как фанера. Из трубы её землянки шёл чуть заметный дымок. Зашла в сенцы, смела веником с валенок снег, и держась за стену, пошла к входной двери. Как только она открыла дверь, ей навстречу бросилась сестра, которая пришла с фермы, где сторожила скот.

-Беда у нас Феня!  Коля опрокинул лампу и обжог живот. Федосья смотрела на сестру отрешённым взглядом, уже не было ни сил, ни слёз. Она жила с верой в то, что печальная жизнь на земле — это недолгое испытание и приготовление к другой, вечной и блаженной. А впереди были пятнадцать месяцев жестокой, кровопролитной войны, чашу горечи и утрат которой довелось испить до дна солдатским вдовам и всем живущим в то время.

Григорий Кузнецов