Русские романсы

 

Письмо к матери

Ты жива еще, моя старушка,
Жив и я, привет тебе, привет.
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты,тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне.
Что ты часто ходишь на дорогу,
В старомодном, ветхом шушуне.

И тебе в вечернем синем мраке,
Часто видится одно и то ж.
Будто кто-то мне в кабацкой драке,
Саданул под сердце финский нож.

Ничего, родная успокойся,
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб тебя не видя умереть.

Я по-прежнему такой же нежный,
И мечтаю только лишь о том.
Чтоб скорее от тоски мятежной,
Воротиться в низенький наш дом.

Я вернусь, когда раскинет ветви,
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете,
Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось.
Слишком раннюю утрату и усталость,
Испытать мне в жизни довелось.

И молиться не учи, не надо,
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу,
В старомодном, ветхом шушуне.

Все русские романсы

 

ЖИЛИ БЫЛИ ДЕД И БАБА

Комната, где лежит семидесятилетняя баба Лена, давно погрузилась в мрачную паутину ночи. Светлые тени – от деревьев – и темные, резкие – от стола и комода, причудливо изгибаясь, переплетаются в гигантскую сеть. Из проема окна смотрит белым глазом луна. От ее теплого, мерцающего света тянутся неровные блики, разгоняя  поднимающийся с пола мрак. Часы бьют три раза.     

  Спокойно спит дед –  ее сожитель, а бабке мысли  уснуть не дают.    —      Не успели получить пенсию, как тут же  пропили,  — с горечью думает она, – два дня уже без денег… И с огорода продать нечего: весна.   Никакого  настроения! Как тут не вспомнить покойного мужа! Известный был в поселке баянист. Ни одна свадьба, именины или крестины без него не обходились.

Он играл, а ей… всегда уж стопку лишнюю нальют. И зачем в город согласился поехать, легкое удалять? Уж жил бы… сколько прожил. Усыпить ,там усыпили, а разбудить не смогли. Царство ему небесное.

  … Ну не идет у бабки сон и все тут! Глаза привыкли к темноте, да и луна не скупится заливать комнату призрачным светом. Отчетливо видит она, как тень от герани, словно живая, тянется к потолку. Растет в размерах, увеличивается прямо на глазах, просачивается сквозь лунный свет…

Но вот полупрозрачная, она  уплотняется и бабка видит, что  не цветок это вовсе –  мужик стоит за окном и машет ей рукой! Кто бы это мог быть, да еще среди  ночи! Не может узнать его  бабка. Сосед – не сосед. В окно не стучит… зовет  куда – то! — Василий! – будит она деда, — сходи, посмотри, во дворе кто-то шарится, а собака не лает. Соседи, что ли?        Дед с трудом просыпается, включает свет. Ругаясь, идет к двери. —      Кто там? Кто?! – Но никто не подходит, не отвечает. 

     Еще раз попробуй,  разбуди! – грозит он ей, выключает свет и вновь ложится. —      Вечно ругается… вечно он всем недоволен. Ведь говорили соседки, чтобы не связывалась с Чукановым, что нервный он, контуженый… ужиться ни с одной не может. Да куда там, не верила, думала, завидуют. Ходил всегда в строгом костюме. Ордена. Медалями звенел… Инвалид войны, пенсия большая, чем не жених? Дом свой продал, к ней перешел, прописался. За год деньги пропили, куда  его денешь? А на пенсию, гуляя, не проживешь!  Что будет дальше?.. 

       И вдруг… она явственно слышит шаги. Приподнялась, видит … к постели подходит все тот же мужик. Не успела удивиться, как в дом попал, а он уже ложится рядом. На бабку смотрит, жутких глаз не отрывает. Палец скрюченный к губам прижал. Молчи, мол. Внезапный ужас полоснул по сердцу. Оторопь ее взяла. Ни закричать не может – голос враз пропал, — ни шелохнуться – окаменела вся.

А он уж руки тянет, гляди, задушит. Собрала все силы, рванулась, да  как заревет! Голоса своего не узнала – таким пронзительным он стал, безумным ! Дед  подскакивает, матерится… Мужик исчез… Как можно дольше не дает  бабка  деду уснуть. И только задремал он, как тут же гнусные невиданные твари, полезли к ней со всех сторон!     

  До утра она, бедная, не сомкнула  глаз. И  лишь с рассветом черные, неравные силы отступили, уползли, спрятали свои алчные, цепкие пальцы, но она знает, что ее караулят. И точно, выйдя утром на кухню, помутившимся взором, видит двух высоких, до потолка, женщин с фиолетовыми лицами. Они спокойно читают книги…     

 Хочет умыться, но умывальник оказывается  вдруг лицом, которое смотрит, не мигая, скалится и строит рожи. Сторонясь, бабка выходит на улицу. Гнетущие кошмары не кончились, но при свете дня не страшно так, как ночью.      

  Ни свежий ,пронизанный светом воздух, ни утренняя синь неба, ни нарядные,  как невесты, яблони, сплошь покрытые белыми и розовыми цветочками, не радуют бабку. На ограде и деревьях сидят  Они.  Старые, молодые, дети…они смеются, разговаривают, показывают на нее  пальцем, грозят  кулаком…  сидящие на яблонях  срывают и  кладут  в подол цветы. Вот подлые! Ведь урожая- то не будет!..

Такого безобразия она  не выносит и бежит назад, в дом. — Гони, гони  их! –  показывает  из окна на деревья сонному еще деду. — Кого их-то? – не видит никого дед. Бабка за ночь так достала , что он решает  ее обматерить, но безумная опережает. — Это ты… Ты  во всем виноват!

— Почему я-то? Ты с ума сошла, а я виноват? —     Не прикидывайся! А кто три дня назад соседей ругал? Ворами  называл! Заложить  милиции  хотел, что они сено где-то крали… — Ну и что? Пьяный был…Дед даже теряется, не ожидая  такого напора. — А то! Они на дом чертей  напустили. Ты спал, а на меня напали! Я  вижу их…  

Цветы вон обрывают…Останемся без яблок! Бери топор, пошли гонять! — Как же я прогоню, если их не вижу? — Так я же показывать  буду!    

    Сосед, которого ругал по пьянке дед, шел утром на работу. Заметив стариков  в саду, хотел  ускорить шаг, но ,увидев  неладное , остановился.. Первой бегала по саду бабка. Она  то поднимала  руки вверх, то опускала .Безумные глаза ее горели, веяли по ветру  серые, нечесаные пряди.  Она  бормотала  что-то, вроде заклинаний. Дед носился следом и топором ожесточенно рубил воздух… 

     Допились. Совсем рехнулись… делает  вывод сосед и, довольный, смеется…        Но  старикам было не до смеха – кошмары продолжались трое суток. Поняв, что дольше не выдержать, бабка  решается бежать!         Дочь, увидев чуть живую мать, пугается. Хоть и держала на нее в душе обиду, когда зимой  не   запустили  на порог…но тут становится жалко – все-таки  мать.

— Что случилось? Что  с тобой он сделал?! — Я от чертей сбежала. — Как это…сбежала? — Кто-то из соседей напустил  их на наш дом. Я трое суток  уж  не сплю, не ем!        Дочь понимает, что у матери белая горячка, но вида не подает. — А здесь ты их видишь?

— Нет… — озирается по сторонам бабка. — Тогда садись, пей чай, а я к соседке схожу…поговорю. Она в неврологии работает. …  Когда дочь возвращается  со снотворным, та, не притронувшись к чаю, с напряжением рассматривала крышу  соседней  пятиэтажки. 

   Смотри , ребятишки  бегают… Как они наверх-то попали? Дочь смотрит на крышу. Там никого нет, но кивает. — Бегают…ну и  что? — Да так… я уж думала  меня догнали… — Успокоившись, она пьет   таблетки и засыпает  сразу же, как только ложится на кровать. Спит больше суток…

— Теперь я знаю, что Бог есть.  – Говорит  на прощание мать. — Почему? — Потому, что чертей видела. А раз черти есть, то Бог-то тем более! Надо в церковь сходить…    

\   Но до Бога она не доходит… С месяц держится  без водки, а потом все  катится по-прежнему. И однажды, осенью, находит ее дед бездыханной. Лежит в саду — лицо сердитое, будто опять  с кем-то ругалась… На сороковой день поминок и деда забрала  к себе…следом умер.           

       А яблоки-то в этот год и действительно не уродились.

Зоя Десятова