Татьяна Подцветова

Дух пушкинского лицея

Он ходит-бродит в стенах школы,
Покоя людям не дает.
Ему подвластны рифм узоры
И мысли сладостный полет.
Он чувств огонь воспламеняет,
Потоки брани усмиряет.

Высоким слогом заслонясь,
К чертогам Божьим вознесясь,
Он разуму святому внемлет.
Его могучий ум не дремлет:

На Геликон он держит путь
Эфир поэзии вдохнуть
И вдохновеньем напитаться,
Чтоб с ним потом опять расстаться,

Младых поэтов одарив,
На подвиг их благословив,
На сочинительство, на славу,
Чтоб вознести свою державу
На поэтический Парнас.

Чтобы опять услышать глас
Великих гениев-поэтов.
Мечтаешь ты ль, страна, об этом?

А дух незримо ходит-бродит
И гениев средь нас находит!

СТИХИ

Царскосельские стихи

УСЛОВИЕ

Жить бы да жить, да сына растить, впереди-то еще сколь годов жизни. А рядом муж любимый, — Томка сама выбрала, из всех парней только Мишка и приглянулся. И дождалась из армии, и замуж вышла, и сына родила. Сенька подрос, дочку хотели, Тома всё о девочке мечтала.

– Вот, Миша, дом достроим и дочку рожу, будет у нас дом полная чаша. А Мишка кивает в ответ, белозубая улыбка с лица не сходит, он хоть сейчас отцом второй раз готов стать. Сеньку закинет на горбушку и идет по деревне – довольный, только и успевает налево и направо здороваться. Завьюжило, захороводила зима, замела дороги. Тома по окнам всё, по окнам, — где же муж-то, когда же приедет.

Не приехал. На работе несчастный случай – нет больше Миши-электрика. — Время лечит, — говорили ей, — не одна ты такая, пореви, а пройдут месяцы, годы, может, и замуж выйдешь. Томка молча слушала, и слезы куда-то делись, от того еще тяжелее — так прошел год. Лихие девяностые скрутили в бараний рог даже крепкие семьи. Зарплаты месяцами в деревне не видели, благо хозяйство свое, кто еще в силе, да кто не ленился.

Томка в одночасье ощутила всю тяжесть нового времени. Сын в школу ходит, растет быстро, одеть, обуть надо, прокормиться надо, а значит, огород засаживать полностью. Будет осенью с чем на рынок ездить. Томка упирается в огороде допоздна; руки загрубели, губы чаще плотно сжаты, улыбки давно нет и душа зачерствела. – Неси ведро, шалопай, такой, — кричит она Сеньке, мечтавшему слинять со двора до пацанов.

– Я те убегу! Уроки сделал? – Сенька покорно подхватывает ведро с картошкой, только и остается вспоминать, как они хорошо с папкой жили, какая мамка веселая и добрая была. Томка и сама потом по ночам ревет беззвучно, корит себя, что снова на Сеньку сорвалась.

А утром снова такая же угрюмая. В субботу подружки пришли – Файка и Людка. Раньше-то не было подруг. А зачем они ей тогда? Рядом Миша был. Нынче веселые бабы-разведенки, похохатывая, вроде как «почаёвничать» пришли. Да уж какой тут чай – от чая так не повеселишься. Утром Томка встает, к зеркалу не подходит, знает, что лицо «измятое».

Поросенка покормит, курам сыпанет, грязную посуду, оставшуюся с вечера, составит в таз, Сеньке прикажет быстро умываться, поесть, да в школу бежать. Ну а сама на работу. На вечер подружек не звала, потому как обещал тут заехать один. Томка на эти обещания смотрит сквозь пальцы: приехал – оставайся, не приехал – другого приглашения не будет.

Взгляд мужицкий сразу прочитает. Взглянут на Сеньку, скажут пару слов, и нос воротят: баба с прицепом. Томка так двоих выпроводила. Один холостой, да выгоду всё ищет, другой женатый – временное убежище присматривает. — Гляди, Томка, ты так всех кавалеров разгонишь, — Файка с завистью смотрит на Тамару, — тяжело тебе угодить. А может постель не така?

Может тебе диван новый в мебельном купить? – Файка хохочет бесстыдно. — Счас, побежала диван покупать! За какие шиши? Постель у меня получше твоей. А если жалко, что выгнала, так себе возьми. — Ой, ли! Богатая какая. Ладно, Тома, не серчай, лучше ставь на стол, гостью привечай. Томке иной раз и самой противна эта Файка, но она с угрюмым видом ставит на стол соленые огурцы. Взглянет на сервант, где за стеклом фотокарточка их свадебная с Мишей, вздохнет тяжко:

— Прости, Мишенькая, тяжко без тебя. И никого лучше тебя нет. — Да все они кобели, чего там говорить, — Файка словно мысли Тамарины читает. – Давай, Тома, за нас, мы же лучшие. – Файка затягивает песню, потом требует музыки. — Обойдешься, Сеньке спать надо. Утром Томка брезгливо взглянула на заставленный стол, пошла умываться, оставив посуду до вечера.

Вошла Нина Егоровна – родная тетка мужа Тамары. Хозяйка недовольно взглянула, подумалось: «чего так рано». — Прости, Тома, что спозаранок заглянула, днем-то ты на работе, а вечером – хозяйство… Да вон застолье у тебя… Что же ты Тома делаешь? Узнать тебя не могу, как Миши не стало. И подружки эти топчутся тут, отвлекают тебя… — Ты чего это Нина Егоровна, мораль что ли пришла мне читать? Я что тебе, непутевая какая? У меня дом, хозяйство как-никак, сын учится, уроки проверяю…

— Она осеклась, вспомнив, что уже больше недели не заглядывает в Сенькины тетрадки и дневник. А на днях классного руководителя встретила, так она поговорить хотела, в школу зовет. Томка замолчала, стала складывать в таз грязную посуду. – Ты же не такая была, — продолжала Егоровна, — и красивая, и работящая, и добрая… Брось ты эти гулянки. — А я не гуляю, с друзьями время провожу, от жизни такой отвлекаюсь. Могу я после работы отдохнуть? Имею на это право? — Имеешь, конечно…

— Ну, так и нечего мне мораль читать. И, вообще, не суй нос, дорогая тетушка, не в свое дело. Дверь открыта, — Тамара указала на дверь и отвернулась. Егоровна, подвязав платок покрепче, вышла из комнаты. Тамара сморщилась, как от боли, — не в радость весь разговор, не по себе ей. Выскочила следом, поймала на крыльце: — Егоровна, погоди, я тебе морковки дам, у меня нынче много.

Егоровна отнекивается, машет рукой, спускается с крыльца. – Ну, погоди ты, я же от всего сердца предлагаю. Егоровне седьмой десяток, жизнь знает, чувствует, что на душе у человека. Вот и Томкино предложение распознала, как извинение. Вслух-то Томка не произнесла, но так отчаянно морковку предлагает, так смотри с тоской, что Егоровна остановилась.

— Вот и мешочек как раз, — Томка щедро накладывает. – Донесешь или помочь? — Донесу, Тома, — она уходит, поблагодарив, вздыхая и переживая за заблудшую Томкину душу. В пятницу еще с вечера приготовила лук с морковкой на рынок везти. «Хоть какая-то копейка, а то денег, как своих ушей, не видим». — Куда ты собралась с такими сумками?

– Любопытная соседка Зойка пытается разглядеть, что в сумке. — На базар, лук с морковкой везу. Томка с трудом донесла сумки до остановки. Дед Макар, да бабушка Глаша тоже собрались в город, но как назло, автобуса не было. – Что же он, сломался никак?

– Охала бабуля. Дед костерил на чем свет автобус и весь автопарк, которого в глаза не видел. Наконец, выдохнувшись, пожилая пара побрела домой, решив попробовать в следующий раз съездить. Томка переминалась с ноги на ногу, ждать было бессмысленно: уже не придет. Но и домой снова тащить эти сумки – совсем неохота.

Решила подождать попутку: авось кто подкинет. Москвич и УАЗик проехали мимо, — в машинах все места заняты. Вот показались Жигули, — Томка щурится, есть кто, кроме водителя или нет. Машина подъезжает, не дожидаясь, пока женщина начнет голосовать. Водитель чуть постарше Томки, незнакомый ей. Сразу сообразила, что с райцентра едет, потому как раньше не видела его.

Посмотрел на Томку серьезно, на ее сумки пузатые взглянул. — Не будет автобуса нынче, сломался. В город еду, могу подвезти. — Ну, подвези, согласная я. — Ишь, ты, согласна она, — водитель вышел. Роста невысокого, на вид щуплый, а сумку подхватил, как пушинку, поставил груз в багажник. — Может, до базара довезешь? — Может и довезу.

— Я заплачу, — пообещала Томка. Достала зеркальце и подкрасила и без того яркие губы. С заднего сиденья хорошо смотреть в зеркало, наблюдать за водителем. Да и он, нет-нет, и взглянет, встретившись взглядом с пассажиркой. — Тамарой меня зовут. — А я Юрий Федорович. — Слишком молод для отчества. Начальник что ли? — Ага, директор заводов, владелец пароходов.

Бригадир я в строительно-монтажном. В городе подвез к самому рынку, сумки донес, денег за дорогу взял только половину. – Вторую половину на обратном пути отдашь, вечером той же дорогой еду, так что могу захватить по пути. — Щедрость какая, вот так повезло мне, — усмехнулась Тамара и подумала: «Знаю, чего тебе надо». Вечером подвез к дому.

– Ну, заходи, хоть угощу тебя, Юрий Федорович. — Да уж без отчества зови: Юрием, мне и сорока нет. Томка сразу давай на стол метать, чего нашлось. На кухню заглянул Сенька. – Нечего тебе здесь крутиться, иди к себе. Уроки сделал? — Ну, почти, — ответил белобрысый мальчишка. -Вот и сиди, делай. Юрий Федорович, сидевший скромно на стуле рядом с печкой, закинув ногу на ногу, охотно заговорил с мальчиком:

— Давай знакомиться, меня Юрий Федорович зовут. А тебя как? — Сенька. — Это Арсений что ли? — Ну да. — А что, Арсений, задания трудные? — Да по математике не могу понять. — Ну-ка, дай гляну. – Сенька вынес тетрадку. – Через полчаса, мальчишка, довольный, что ему помогли, пошел спать.

— Ты это убери, — попросил гость, — я только чай. — Ну, раз за рулем, тогда чай. — И не за рулем – тоже чай. А еще компот, кисель, морс. И все. Томка подозрительно посмотрела на гостя, молча, пододвинула бокал, налила кипятка и заварки, пододвинула тарелку с картошкой.

— Ну, пора мне, — мужчина поднялся, на лице появилась тень стеснения. – Приглянулась ты мне, Тамара Сергеевна. Можно в пятницу заехать? Томка усмехнулась, такой поворот она сразу предвидела. – Ну, заезжай. — Заеду. Я холостой, — зачем-то сказал он, хотя Тамара и не спрашивала. «За неделю забудешь», — подумала Тамара, и вовсе не собиралась ждать.

После работы пришли Людка с Файкой, посидели втроем, Томка выпроводила пораньше, подумала: «А вдруг и правда приедет?» — Нет, Томка, ну так нечестно, давай хоть в клуб сходим. — Малолетка я что ли в клуб бежать? — А при чем тут малолетка, мы в кино пойдем.

Нет, девоньки, вы идите, мне тут прибраться надо. Прибраться Томка не успела, — приехал Юрий. Томка встретила за воротами, провела в дом. Гость увидел неприбранный стол с напитками, но виду не подал. — Счас я, подогрею, а то капуста остыла.

Юрий пообщался с Сенькой, помог по математике, рассказал, что значит лошадиные силы в его машине. Потом Сенька ушел спать. Тамара была слегка навеселе, хотелось смеяться, разговаривать. Юрий поднялся, подошел к ней, взял за плечи и заставил встать. Стиснул крепко за талию, — от неожиданности охнула, дышать стало трудно. – Останусь я до утра, — сказал он.

— А кто тебя гонит? – Томка, наконец, отстранилась, вздохнула глубже. Сразу поняла, что останется, мог бы и не говорить. Утром пошла жарить яичницу, гость, на удивление, взял ведра и накачал воды. – Может в баню наносить ? – Спросил он. — Раньше никто не предлагал воду носить, а Томка, из гордости, не просила, знала, что продолжения не будет.

— Носи, — равнодушно сказала она. После завтрака, допивая чай, тихо сказал: — Вот что, Тамара, ты если хочешь со мной быть, то вот этих напитков, как вчера, чтобы в твоем доме не было. Тамара так и застыла с чайной ложкой в руке. – Ты что, условие мне ставишь? – Скорей с удивлением, чем с возмущением спросила она. — Ну, считай, что ставлю.

Не люблю я этого, даже запаха не люблю. И не смотри так, не больной я, нормальный, да ты и сама уж поняла еще ночью. Ну, что приезжать вечером в баню? Тамара хотела возмутиться, показать характер, указать на дверь, но вдруг обмякла, почему-то захотелось послушаться. – Приезжай. К вечеру заглянула Файка. – Всё, Фая, нет у меня ничего, вылила.

-Да ты тронулась что ли, добро выливать? — Да какое это добро? Зло одно. Иди, Фая, не до тебя мне. Тамара вымыла полы, перестелила постель, белье пахло свежестью, успела выстирать и высушить на улице. Сваренный к обеду борщ, стоял на плите; захотелось чего-нибудь печеного, да уж поздно, с пирогами не успеет. Схватила миску, завела тесто на блины, — Сенька таскал по одному, запивая морсом.

Вот уже и в баню сходила, уже и на улице темнеет, а Юрия все нет. – Обещанного три года ждут, — разочарованно сказала сама себе, — поверила, дура, знаю же, что все одинаковые, кроме моего Миши. Может зря вылила? – Тамара усмехнулась. Она оглядела посвежевшую кухню, в которой стоял аромат вкусной еды, — было уютно, тепло, захотелось, чтобы так и оставалось.

— Нет, не зря, — твердо сказала Тамара, — хватит уже, — она почувствовала, как устала от своей боли, от тоски устала. — Не жди, Сеня, не приедет дядя Юра, давай лучше тетрадки твои посмотрю, а то запустил, поди, учебу. Звук мотора послышался за окном. Юрий вошел с небольшой дорожной сумкой, из которой достал колбасу, консервы, печенье, сливочное масло.

– Это я на базе у друга взял, выручает иногда, — это вам с Арсением. Тамара сидела за столом, рукой подперев подбородок. – Это же дефицит в наше время, к нам такое уже и не привозят. — Знаю, вот и бери. Тамара вдруг обыденно, как будто мужа с работы дождалась, спросила:

— Поешь, или сначала в баню сходишь? — Сначала в баню. За окном уже было темно. Она с жадностью накрывала на стол, ощущая, как вернулось то забытое чувство, когда жила с мужем. Что-то похожее испытывала и сейчас. Подогревая на масле блины, улыбалась, глядя на висевшую ветровку Юрия. «Раз приехал сегодня, значит останется. Хочу, чтобы остался», — решила она.

Осенний день был тихим, слегка пасмурным, но безветренным. Нина Егоровна сидела у ворот, поглядывая, может еще кто подойдет, да и посидят вместе. Улыбнулась, увидев машину, которую замечала уже второй месяц у ворот Тамары. – Ну, вот и хорошо, пусть живут. Молодые еще, может, ребеночка родят. Тома теперь как раньше: улыбчивая, добрая, пусть радуется, жизнь-то — она все равно идет своим чередом. Вот и надо жить!

Автор Татьяна Викторова