Лучшие песни про деревню. 

Вячеслав Деревенский Моя деревня

Лучшие песни про деревню. Моя деревня прости бродягу…

Текст песни Вячеслав Деревенский Моя деревня

Привет деревня матушка родная,
В тебе я не был очень много лет.
Прошу прощенья мама дорогая,
Я здесь увидел в небе божий свет.

Я здесь родился подрастал и понял,
Но как птенец когда то улетел.
И вот вернулся я в гнездо родное,
У совести моей настал предел.

Моя деревня прости бродягу,
Теперь с тобою я останусь навсегда.
С утра я выпью стаканчик чаю,
И посещать пойду любимые места.

Вот пруд из детства что порос осокой,
Вот луг в котором бегал босиком.
Вот лес в котором мы бродили с другом,
Дорога что сто раз прошел пешком.

Колодец где чиста всегда водица,
Колода где стирала моя мать.
Забор который сильно покосился,
И люди что устали меня ждать.

Моя деревня прости бродягу,
Теперь с тобою я останусь навсегда.
Теперь я стану таким как надо,
И буду делать добрые дела.

Моя деревня прости бродягу,
Теперь с тобою я останусь навсегда.
Теперь я стану таким как надо,
И буду делать добрые дела.

Теперь я стану таким как надо,
И буду делать добрые дела.

Видеоклипы студии «LINK» собравшие миллионы просмотров

Часики на божничке

Людочка очень любила выходные. Могут сказать: «Ха! Умная нашлась! Кто же не любит, когда на работу идти не надо?!» Так, в семь лет на работу никто и не ходит. А Людочке тогда как раз седьмой годик шёл. Далеко, правда, ещё до дня рождения – половинку лета подождать и потом ещё до снега. Но девочка уверенно говорила всем, что ей семь, и скоро в школу. «Ну, почти же уже»- думала про себя. В садик она тоже не ходила, потому что была ребёнком деревенским и домашним. И опекала её своей любовью, не меньшей, чем весь большой мир, бабушка-бабуля.

Присядет бабушка у печки от забот отдохнуть, положит руки на колени. Внучка уткнётся личиком в её тёплые ладони, а они счастьем пахнут. И нет сразу ни пыльных, громыхающих машин на дороге рядом с домом, ни грозы над огородом. Так и плыла Людочка день за днём в лодочке из бабушкиных ладоней. Но все другие дни никак не могли сравниться с любимыми субботой и воскресеньем, потому что в выходные вместе с бабулей дома были папа и мама. И счастье становилось совершенно полным. В воскресный день в комнате почему-то всегда светлее.

Даже если облака в окошках, всё равно светлее, чем в простые дни. Светило солнышко у Людочки – прямо во всё сердечко. Домашние дела вокруг происходили. Они такие хорошие, как зёрна в спелом початке – одно к одному, и все на радость. Папа сгребал с кроватей подушки, одеяла, перины и выносил на улицу. Там усердно дубасил их палкой-выбивалкой, а потом раскладывал  по всей ограде прожариться на солнцепёке и пообдуться тёплым ветерком. А мама мыла полы. Вымоет половину комнаты, застелет чистыми дорожками и говорит Людочке: «Прыгай, доча, на сухое».

Люда с диванчика, на котором пережидала – прыг на дорожки, как зайчонок с островка на островок во время половодья. И весело им с мамой от этого.   И блины в выходные у бабули какие-то особенные получались. Как обычно, вроде бы, пекла и маслом тем же щедро смазывала, а они особенные выходили – улыбчивые. Смотрели на людей и улыбались лоснящимися круглыми личиками. Венец всему – баня. Вот дар-то божий! И сколько в ней чудес разных происходило – только удивляться. — Готова баня,- говорил папа и первым уходил париться.

Через час возвращался с красным лицом и простынёй на плечах. Пил из большущей кружки бабушкин холодный квас, который срывает крышки с банок, и приговаривал: «Ох, и пар! Ох, и пар! Уши в трубочку сворачивает!» И Людочка с тревогой рассматривала, как же это у папы ушки трубочками стали.  Неправильные какие-то чудеса. Но потом успокаивалась, потому что видела перед собой очень даже плоские уши, а вовсе никакие не трубочки. Жар наполовину спадал, и наступала мамина очередь париться. И тут уж чудо точно было налицо. — Ух, лечу!- широко распахивала мама руки после бани.

— Десять лет скинула! — Мамочка, ты у меня самая-самая молодая!- хлопала Людочка в ладошки.- Самая-самая красивая! Когда же баня остывала до тёплого, шли пускать в тазу с водой жёлтого резинового утёнка бабушка с внучкой. Нахлюпаются, намоются – тогда уже все дома в сборе. И происходило в этот момент самое главное чудесное банное превращение. — Личико-то как сияет,- любовалась мама дочкой,- как пуговичка золотая. Потом сидели они за столом рядышком. В тишине, в домашних белых рубахах, чистые и светлые. Ночь неслышно ступала по околице.

Людочка тёрла кулачками глазки. — Спать пора,- раздольно потягивался папа,- кончились выходные. На одной стене – окно, на другой – окно. А между ними в светлом углу божничка висит. Не высоко, не низко, чтобы рукой удобно было дотянуться. Это ящичек такой плоский с застеклённой дверцей. Вещь старая, из потемневшего дерева. За стеклом внутри окладом по краю разноцветные бумажные цветы для украшения. А по центру на задней стенке – икона семейная наследственная, что от матери к дочери всегда переходила. На иконе Бог. Выставил перед собой два сложенных пальца и смотрит на всех внимательно.

— Бог всё видит,- говорила бабуля.- Вот обманешь кого, и живёшь посля дурнем, думашь себе, что не узнат никто. А про тебя уж давно всё ведомо. В нижний край божнички были вбиты два гвоздика. На них Людины папа и мама вешали свои наручные часы – цепляли за ободок застёжки на ремешке. Вечером повесят, утром снимут. Во времена Людочкиного детства наручные часы ценились и имелись не у каждого. Это сейчас их разных полно. Хоть дорогу ими выкладывай, на тысячу километров хватит. А тогда – что ты?! Если часы подарят кому, так это очень дорогой был подарок. Папа часы маме подарил, когда Людочка родилась. Себе раньше, ещё до свадьбы, с первой получки купил.

А маму за дочку часиками отблагодарил. Маленькие они совсем, с белым циферблатиком и серенькими стрелочками. Простенькие, но такие маме дорогие.   Так и висели рядышком родительские часы на божничке. А однажды у маминых часиков стекло отвалилось. Отпало где-то на ходу и потерялось. Мама до слёз расстроилась. — Эх-х,- вздохнул папа.- Ладно, пусть повисят. Потом в городе в ремонте новое поставим. В город дороги всё не было и не было. Мама каждый день заводила часики и оставляла на гвоздике. Шло на них время потихонечку.

К Людочке в гости братец двоюродный приехал, Серёжка. Мальчишка городской, сбитый, задиристый, упрямый. Ему было пять лет, и с девчонками он не водился. И вообще, это он не сам приехал, а его родители в деревню сослали. Сестрёнку только и удостоил того, что посопел перед ней молча носом, да и убежал на улицу. Быстренько перезнакомился с деревенскими пацанами и заливался играть на целый день. — Фу, задавака,- надулась Людочка,- ну, и не надо. Подумаешь! И продолжила заниматься своими делами. Она делами занималась, а простые дни шли так медленно! Такими длинными были, как, наверное, их улица, которая тянулась через всю деревню.

И до выходных ещё – ждать и ждать. — Бабуля, какой сегодня день? — Серёдка, Людочка, середа. — О-ох,- вздыхала девочка,- нескоро до них.   Походила Люда, походила, посмотрела на мамины часики, и вдруг её осенило: «Время же по часикам идёт. Как стрелочки двигаются, так и время идёт. Если я их быстро покручу, то и время быстро убежит, а выходные близко станут». Бабушка ушла в огород сорняки дёргать, Людочка одна осталась. Посмотрела ещё немножко на мамины часики и решилась. Подтащила под божничку табурет, забралась на него и дотянулась до часиков. Вот они и в руках.

И сразу стало страшно – совсем они маленькие, а по ним всё-всё время большое идёт. Что же там внутри спрятано, раз они такие сильные? Тайна… «Прокручу стрелочки один кружочек,- думала Люда,- и сразу завтра настанет. И всего один денёчек до выходных будет». Присела на табурете на корточки, осторожно пальчик к стрелочкам поднесла. И прокрутила кружок. По сторонам посмотрела, в окно глянула – как будто бы и не поменялось ничего. То ли сегодня это, то ли завтра уже. Не понятно… «Надо, наверное, ещё кружочек прокрутить.

Тогда уже точно понятно будет, что завтра наступило…» Снова поднесла пальчик к часикам. Но только чуть двинула им, а одна стрелочка на пальчике и осталась, прилипла. — Оо-хх…- обомлела девочка от страха. «Скорее…скорее надо стрелочку назад прилепить…» Ткнула пальчиком со стрелочкой в циферблат, а она наоборот – отлепилась и вниз полетела. И попала как раз в щель между двумя досками. Всё! В комнате потемнело, табурет вместе с полом  закачался под Людочкой. Время в подпол упало! «Может, время светится под полом…-лихорадочно соображала перепуганная Люда,- и я увижу его там…

И как-нибудь достану…» Она быстренько повесила часики на гвоздик, слезла с табурета и на пол легла. Подставила глазик близко-близко к щели между досками, а оттуда на неё черная темнота уставилась, и затхлостью дохнуло. Тут щеколда в сенях стукнула. Едва Людочка успела на ножки встать, как бабуля уже в комнату вошла и затащила за собой за руку Серёжку. Братец упирался, исподлобья смотрел. Одна нога у него в крови вся. — Ты погляди на него!- ругалась бабушка.- Я с огорода иду, а он в калитку ковылят, сорванец непутёвый. Ну-ка, Люда, пусти нас, на тубаретку его усадим.

Внучка сразу в сторонку отшагнула и совсем уже растерялась от всего. — Ой, матынька моя!- рассмотрела рану на коленке внука бабуля.- Угробил ногу! Где ж глазоньки твои были, что ты саданулся так?! Ладно, сиди терпи… Она хорошенько вымыла Серёжкину пораненную ногу. Взяла «зелёнку» и так густо назеленила ему коленку, что ребятишкам стало ясно – это никогда не отмоется. — Всё,- закончила бабушка лечение,- на улицу ни шагу с такой ногой! Дома сиди. Вон, у сестрёнки учись, какая она прилежница, и не хулиганит, как ты. Серёжка после этих слов ещё больше надулся, а Людочка глаза спрятала, в пол уставилась.

Больше уже до конца дня ничего не случилось. Бабушка с огорода вернулась, потом родители с работы. Поужинали, и до ночи уж недалеко. И никто ничего не заметил. А утречком-то всё и началось. Мама, как всегда, сняла часики с гвоздика – завести да повесить снова. Посмотрела на циферблат – вот те на! – стрелочка одна всего. — Это что ж такое?- в недоумении остановилась мама.- А вторая-то стрелка куда делась? — Чего там у тебя?- подошёл папа. — Так, вот… стрелка одна почему-то… — Да, что ж ты?! Говорил же, не носи без стекла! — А я и не носила вовсе. — Ай, ну тебя! Ухайдокала часы!- с досадой махнул он рукой и отправился на работу. «Надо стрелку тоже в ремонте сделать»- подумал про себя.

— Сдаётся, тут ещё кое-кого спросить надобно,- сказала бабушка.- Ну-ка, голубы мои, просыпайтесь,- направилась она сначала к кровати, на которой спал Серёжка. — Ой, ладно, на работу опаздываю,- снова повесила мама часики на гвоздик и убежала следом за папой. — Вставай-ка, вставай-ка, вставай-ка,- тормошила бабуля внука,- на дворе светлым-светло. Мальчишка упрямился, недовольно бурчал, отталкивал её руки. Но всё же проснулся. А Людочка давно не спала. Лежала тихо и слушала разговор взрослых. Ой, как ей было стыдно! И за то, что папа маму из-за неё ругал. И за то, что мама расстроится, когда всё про неё узнает. Что она такая прилежная, а так могла сделать.

Очень мама расстроится. — Иди-ка и ты ко мне,- позвала её бабушка.- Давайте, встаньте рядышком и в глаза мне смотрите. И сознавайтесь, кто вчерась часы с божнички сымал. Ты брал?- заглянула в глаза Серёжке. — Не брал я ничего,- посмотрел тот в ответ круглыми зелёными глазами и насупился. — Правду мне говори! — Не нужны мне ваши часы!- повернулся он боком.- Я домой хочу! А Людочка глазки поднять не могла, смотрела и смотрела на дорожку под ногами. Щёчки у неё красными сделались, как спелые помидорки. Бабушка заметила. — А ты не брала, внучка?- спросила.

И Люда в ответ чуть-чуть, едва заметно, отрицательно повела головой. Словно не сама она, а кто-то невидимый без разрешения немножко покачал её голову. — Ну, коли так, отстану от вас,- прищурила глаза бабуля,- дальше бегайте-гуляйте. Но ежели у нас тут кто обманом решил заняться, пущай знает, что часики-то мамкины, вон, на божничке висят. И Бог её время, как вожжи, в руках дёржит. За враньё чужое будет он у мамы время забирать, а взамен напускать хвори разные. Ну, гуляйте теперь. Серёжка и правда скоро на улицу убежал, а Людочка места себе не находила. На лавочку присядет – плохо ей.

На крыльцо выйдет – обратно в дом зайти хочется. С кошкой их ласковой решила поиграть, но та вдруг коготки показала и ушла от неё по своим делам. Даже кукла любимая весь день никак не убаюкивалась и почему-то плакала и плакала. А вечером ни бабушка, ни мама, ни папа – никто про часики ни слова. «Неужели, они забыли?- с замирающим сердечком ждала Люда, что сейчас её снова спросят про стрелочку.- Почему же они не спрашивают? Обязательно признаюсь во всём, чтобы Бог у мамочки время не забирал. Подожду ещё немного… до завтра всего подожду, и обязательно всё расскажу».

Наступило завтра. И это уже была пятница. «Вот, и так один денёчек до выходных остался,- продолжала переживать Людочка.- Если бы я стрелочки не крутила, то и время бы в подпол не упало, а просто бы быстренько прошло. А Серёжка всё по улице бегает, и зелёнка у него на коленке уже стёрлась. Конечно! Ему же не надо признаваться, что он сломал часики. И мама его не расстроится, оттого что он плохой, а не хороший». У Люды было славное место для прогулок.

Под их огородом зеленели просторные полянки с её любимыми цветочками. А за полянками бежала тоже любимая речка-невеличка Марушка. Так там хорошо гулялось, что и не надо места лучше. «Пойду сейчас под огороды,- решила Людочка,- нарву красивых цветочков. Подарю моей любимой мамочке и расскажу всё». Пришла на полянки, а цветочки словно и не рады ей. Васильки синие носики наморщили, отвернулись. Колокольчики бутончики сжали, молчат. А ромашки-подружки вообще подевались куда-то. И здесь всё плохо – покатились слёзки по щёчкам.

Подошла к Марушке. Течёт вода в реченьке, неглубокая, быстрая. А напротив их огорода под тальником тонким омуток воду крутит. Папа остерегал всегда: «Сюда не лезь, глубина здесь, ямка». Посмотрела Люда на омут, а у него глаза круглые, зелёные, как у братца Серёжки. Хмуро глядит, насупился. — Омуточек мой хороший,- совсем расплакалась девочка,- не смотри на меня такими ругливыми глазками. Я всю правду мамочке расскажу. Подожду ещё немножко, а завтра всю правду расскажу. И Бог перестанет у мамочки время забирать. И отправилась домой, всхлипывая, без цветочков.

По дороге почувствовала, что морозец колючий по ней бегает. Раз пробежал, да другой, а потом перестал. Зато очень жарко стало. Вернулась. По ограде походила, в комнате куклу понянчила. Папа с работы вернулся, из подполья банку с квасом достал. — Ух, резкий!- выпил целую большую кружку.- Холодненький! Чего такая невесёлая, дочка? Пятница сегодня! Завтра твои любимые выходные настанут. Погоди, щас я к соседям схожу быстренько и вернусь. Поиграем с тобой. Ушёл. И мамы ещё с работы нет. И бабушка в огороде где-то. А Людочке совсем уже жарко-прежарко.

«Когда папе после бани жарко,- сообразила она,- он же квасом остывает. Надо и мне квасу попить». Папа крышку неплотно закрыл. Люда уселась на табурет, открыла банку, наклонила и принялась через край квас пить. А он холодный, даже зубки заломило. «Надо побольше выпить, чтобы сильнее остыть,- и глотала, глотала, пока горлышко не замёрзло.- Всё, теперь хватит». Тут бабушка вошла. — Ты чего ж краснючая вся?- сразу спросила и положила внучке на лоб ладонь.- Эх ты, да к тебе жар пристал.

Ну-ка быстро в постель раздевайся. Сама давай покрывало с кровати снимать и подушки поправлять с одеялом. Потом банку с квасом на столе увидела открытую. — Это ты что же, квас холодный дула? — Я чтобы остыть, бабуля. — Ох-ох, додумалась… и я ротозейка…   И всё. Будто бы это не пятница пришла, а сразу понедельник наступил. Бабушка с хмурым лицом какую-то траву заваривает. Мама с работы вернулась – за голову схватилась. Папа за банку с квасом нагоняй получил. Дали Людочке горькую таблетку, напоили каким-то горьким чаем, и она уснула.

Проспала всю ночь, а утром оказалось, что и горлышко у неё заболело. Словно ей картошинка кругленькая, которую в костре испекли, прямо горячая дальше язычка закатилась и жжёт сильно. Голосок охрип, а жар так ещё сильнее стал. Папа на мотоцикле тётеньку-врача привёз. Она Люду послушала, горлышко посмотрела и сказала: «Ангина». Выписала рецепты, разъяснила, как лечить, и папа увёз её обратно. Вокруг Людочки все хлопочут, делают, что врач прописал.

Даже Серёжка подошёл, протянул шоколадную конфету и буркнул: «На». Только ей вовсе не хотелось конфет. И от блинов бы бабулиных тоже отказалась, если бы она их напекла. Но никто ничего и не пёк. Все ходили с грустными лицами. И в доме светлее не стало, чем в простые дни. Отменились её любимые выходные. К вечеру голосок у Люды ещё больше охрип, а жар только чуть отступил. «А вдруг я совсем говорить перестану…- думала она, когда дело подходило к ночи.

— Ой, а вдруг умру потом… Вдруг завтра я уже не смогу мамочке правду рассказать, и Бог у неё всё время заберёт…» — Мама,- позвала Людочка тихо и хрипленько. И зажмурилась. — Что, моя хорошая?- тут же подошла мама. — Я хочу тебе правду рассказать, про часики,- сказала, а сама глазки от стыда открыть не может. — Ну, так и скажи, если хочешь,- погладила мама дочку по потемневшим от пота волосикам и присела на край кровати. — Это я стрелочку сломала, а не Серёжка,- выдохнула и замерла.

Только сердечко бегом тук-тук-тук… — Да, ты девочка моя,- покачала головой и чуть сама не расплакалась мама,- томилась столько. И призналась бы сразу. Боялась? — Я сначала боялась, что ты расстроишься, что я плохая у тебя, а не хорошая. А потом ещё забоялась, что сначала обманула. — Всё-всё-всё, не надо больше бояться. Всё плохое уберём, всё плохое отведём. А ты у меня самая-самая хорошая. — Мамочка, а Бог больше не будет у тебя время забирать за мой обман?

— Время забирать? Да что ты?! Мне за такую золотую доченьку Бог больше добавит времени, чем забрал. А папа новые стрелочки потом на часиках сделает. И голосок у тебя скоро-скоро звонче прежнего станет. Послушай-ка, я тебе песенку спою. И запела тихо: Дон-дон, тили-дон, За окошком бродит сон. К нам скорее заходи, Люду сладко усыпи. Скоро ноченька пройдёт, Красно солнышко взойдёт.

Сад весенний расцветёт, Вольна пташка запоёт… И снились Людочке мамины часики с новыми стрелочками на божничке. И папины рядышком. А ещё приснилось, как улыбаются ей любимые цветочки на полянках под огородами, на берегу речки-невелички Марушки.

Владимир Левченко