Русские романсы

 Поцелуй же меня моя душечка

Тебя встретил я мою милую,
И не надо мне воли прежних дней.
Сердце ожило с новой силою,
Для тебя оно бьётся вновь сильней.
Ты взгляни на меня, ты порадуй меня,
Моя милая!

Забыл горе я  долю трудную,
И прошла тоска забыл всё с тобой.
Снова кажется жизнь мне чудною,
Сердцу весело – счастлив я душой.
Улыбнись же ты мне, рвется сердце к тебе,
Ты прелестная!

Всё глядел бы я в очи черные,
Сердцу много в них наслажденья есть.
В них горит любовь непритворная,
Не понятны им ни обман ни лесть.
Скажи, друг мне люблю, утешь душу мою,
Ненаглядная!

Смотришь ласково улыбаешься,
Так легко, легко на душе моей.
Скажешь слово ты  как ласкаешься,
Сердце б отдал я тебе вместе с жизнью всей.
Поцелуй же меня, подари ты меня,
Моя душечка!

Все русские романсы

Дядя Лёша или Любовь земная

В конце восьмидесятых, после окончания техникума, оказался я в одном селе Хвалынского района, куда вышестоящее начальство направило меня работать в должности председателя сельпо. Уклад жизни в селе удивительный — с городом несравнимый! Сельчане, как большая семья, в которой  родня знает друг о друге всю подноготную. А я человек новый, поэтому объект для общения интересный. Этим первым и воспользовался житель соседней улицы — дядя Леша.

Пожилой, но крепкий еще мужчина — обладатель крупного мясистого носа и громогласного голоса. Жена у дяди Леши недавно скоропостижно померла. Тошно ему одному в пустом доме, затосковал мужик. Летними вечерами бывало выпьет стаканчик, оденет набекрень белую сетчатую шляпу, свободную рубаху с накладными карманами, и по-султански   уляжется бочком на широкую скамейку в ожидании случайных собеседников. Знал, когда я обычно работы возвращаюсь, дождется и непременно окликнет:

«Олёша, иди-ка сюда, что спрошу!». Для начала всегда спросит закурить, но курил понарошку — не взатяг. Подержит дым во рту и выпустит через нос, поясняя: дым глотать — дыхание портить! Сигарета ему только повод разговор завязать. В один из вечеров дядя Лёня не на шутку залиричил, видимо пробило его на сокровенное… — Помру я наверное скоро, тезка, — неожиданно сказал он. Чую все, вагончик жизни покатился под уклончик. Шибко покатился. Жены не стало и… пустота-маета.

Я ведь понял, как сильно Марусю любил, только когда ее похоронил. Вроде все есть: пенсия самая большая в селе, на здоровье не жалуюсь —  живи не хочу! А будто и не живу, себя не чую… — Знаешь, откуда у меня такая пенсия? — вновь перевел он тему. Я ведь орденоносец, орден Ленина имею…

Да-а! Хотели сначала Героя Соцтруда дать, но язык меня подвел. Ты, уже наверное заметил, я ведь, как дурак — всегда ору, если что не по моему.  Заметив мою искреннюю заинтересованность, дядя Леня окунулся в воспоминания. — В уборочную работал я на комбайне. А урожай в то лето отменный был: немного проедешь — бункер полный! Пока погода хорошая, работали в уборочную  от зари и до зари, себя не жалея. А тут приезжает председатель колхоза и кричит:

«Алексей Иваныч, а ты ведь на областной рекорд идешь! Давай-ка, Лёша, еще поднажми!». Я из комбайна вылез, отвечаю, да куда еще жать, мать твою?! Я и так всю уборочную в кабине живу! Ты бы лучше своевременный вывоз зерна организовал, да ремонтников с запчастями прислал — встану скоро! И веришь-нет, но за моим комбайном персональный грузовик закрепили и механика, чтобы ни минуты не простаивал. Даже жену прям на поле привозили, посвиданькаться…

Все условия создали — это, чтобы только я от комбайна не отлучался. Уборка к финишу подходит, а тут звонок из райкома: оказалось, что я первый на всю область комбайнер. Больше меня никто зерна не намолотил. Приятно, конечно, но что из этого? Вручат похвальную грамоту, которых у меня и так два чемодана! Надо дальше работать. На другой день,  очередной круг на поле делаю, смотрю, а на краю поля кучка нарядно одетого народа. Рядом с председательским «УАЗиком», какие-то «Волги» нездешние.

Мне с дороги руками машут, стой! Встал. Подбегает ко мне мужик с фотоаппаратом, просит попозировать на фоне комбайна, мол для газеты, а мне украдкой шепчет: там обкомовский секретарь сейчас с тобой говорить будет! Подхожу, а тот важный такой, холеный, в костюме и при галстуке, раскраснелся, видимо принял на грудь за обеденным угощением… И говорит мне:

— Молодец товарищ, хорошо потрудились! За ваш, так сказать трудовой подвиг, мы будем ходатайствовать о присвоении вам звания Героя Социалистического Труда. Вот только, надо было поусерднее работать и поменьше спать — в соседней области комбайнер еще больше результат показал! Зря он это сказал. Я молодой-то горячий был, посмотрел, на его белые пухленькие ручки, с розовыми ноготками, рожу откормленную, ботиночки блестящие, на которых не пылинки…

Вспомнил, как спал по четыре часа в сутки, и такая злость меня взяла! — Да пошел ты на х…! — говорю. Ты, сам-то хоть помнишь, когда в последний раз физически трудился? Иди-ка сядь на комбайн, посиди со мной в жаре и пыли, хотя бы часок, а потом я на тебя посмотрю! Тот аж пятнами пошел, зубами скрипнул, молча развернулся, и в «Волгу» свою поспешил. Свита за ним.

Мне председатель кулак показал, шипит: «Дурак ты набитый, Лёшка — все испортил! Промолчать-то не мог?!». Машины запылили по дороге, а я опять в комбайн полез, дальше работать. Помню, долго  успокоиться не мог… такие километровые матюги заворачивал! Характер у меня, зараза,  шебутной, хорошо еще, что в лоб ему не заехал! А мог. Звезду Героя мне так и не дали, «наказали» орденом Ленина…

Тоже неплохо! Пойдем покажу! В доме у знатного комбайнера по деревенским меркам достаток и порядок: на старинном комоде новенький цветной телевизор, покрытый вязанной накидкой.  — Снохи приходят убираются, еду мне варят, только вот еда эта, в горло не лезет, все остается — прокомментировал он. Порывшись в ящике комоде, мой собеседник  достал коробочку с орденом:

— Видал такой хоть раз? То-то! На — полюбуйся! А это, моя Маруся! — дядя Леня показал на черно-белый портрет молодой красивой женщины, и долго смотрел на него. Когда он обернулся,  в глазах стояли слезы.  — Обижал я ее своей ревностью! Бывало задержится где-нибудь, придет, а я ее проверяю, осмотры ей устраиваю — следы измены ищу. А она всю мою дурь терпела, и в шутку переводила, говорит: дурачок ты Лешка,гинеколог мой, все никак не угомонишься!

Так-то мы хорошо жили, детей нарожали-вырастили — теперь вон начальниками стали. А мне все время казалось, что всегда с Марусей вместе будем… Не думал я, что она первая уйдет. Может поэтому главные слова, нежность — все на потом откладывал! Сейчас оглянешься, а где она жизнь, когда прошла? Будто и не было, все в трудах-заботах, как один день пролетела.

Я ведь себя до сих пор, вот таким ощущаю, — дядя Лёша кивнул на свой портрет, висящий рядом с портретом его Маруси. С фотографии смотрел молодой брутальный мужчина, с волевым, дерзким взглядом. Такой вполне мог и секретаря обкома на три буквы послать, и с кистенем на большую дорогу выйти, и с гранатой под вражеский танк шагнуть. Давай, помянем мою Марусю, тезка, — утвердительно попросил дядя Лёша, доставая из холодильника початую бутылку водки и тарелку с нарезанным салом.

А вот смотри, какая гвардейская помидора уродилась — это еще Марусина, сама ее успела посадить… Хозяин дома  острым ножом напластал большими кусками огромную, истекающую соком «Розовку». Сладкая, крупитчатая, будто сахаром кто посыпал! — нахваливая хлопотал дядя Лёша, явно радуясь гостю, скрасившего его одиночество. Видимо по привычке, чтобы как-то оживить безмолвный дом, он щелкнул кнопкой телевизора. На экране появился первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев.

— Вот гад меченый, посадил всю страну на талоны,  в обмен на гласность и перестройку! Видеть его не могу! — взвился дядя Леша. И выключил телевизор. Тогда еще никто не мог знать, что вскоре грянет ГКЧП, «меченого» свергнут, а великий, могучий и нерушимый Советский Союз прикажет долго жить…

Я тебе тезка, вот что накажу: ты молодой, жизнь у тебя вся впереди, но ничего не откладывай на потом, никого не бойся и береги тех, кого любишь, а главное, не стесняйся говорить им главные слова — это важно! Дядя Лёша разлил водку в стаканы, еще раз с нежностью взглянул на портрет жены. — Ну, давай, за мою Марусю, Царствие ей небесное… Дядя Леша пережил жену ненадолго.

Ушел тихо, незаметно, ничем особо не болея. Говорили, что помер от тоски. Такая вот у него любовь была — без громких признаний, букетов и романтиков. Обычная любовь, тихая, земная…

Алексей Анатольевич Карпов